Я (не) твоя: Невеста поневоле - Ирина Манаева
— Любит Петька вдовицу. Да не дадут им вместе быть.
— Это о ком же разговор?
— Знамо о ком, о матери да отце моих. Просить тебя стану.
— И чего ж хочешь?
— Помоги моему Петьке.
Слушает Зосим, не перебивает. До конца не понимает, чем помочь парню может. Но ради жены на многое готов.
— Есть у тебя домик небольшой.
И понял Зосим, к чему жена клонит.
— Разорить меня хочешь⁈
— Так и сама по миру пойду, ежели с мужем чего случится, — отвечает тут же. — Ты погоди, выслушай. Пусти пожить, а как пообвыкнутся, разживутся хозяйством, тогда отблагодарят.
— И когда ж будет это?
— Не знаю, только на то и родные, чтоб друг дружке помогать.
Сжал зубы Зосим, ничего не ответил. Думает, как поступить по уму да по совести. И доход терять не хочется, пускал на постой туда приезжих иногда, хоть копейка, только рубль бережёт. Не разжился бы богатством, коли всех сирых и убогих привечал. Только так Ульяна смотрит, что сердце сжимается. Не каменный.
— И куды ж он работать пойдёт?
— Да хоть к себе возьми! — предлагает Ульяна.
— Кем? — начинает злиться Рябой. — Дом дай, работу дай, — пальцы загибает. — Управленец не нужон, сам за него. А работников и без него полон двор голодных ртов.
— Что хошь проси, родненький. Помоги братцу. У нас детишки дружить станут, как разродимся. У неё ж срок, как у меня!
Пересела на колени ему, ластится. И «нет» сказать Зосим не может, и «да» в горле застряло.
— Подумаю, — лишь отвечает, только знает. Верёвки из него совьёт, а своего добьётся.
Глава 11
На следующий день взяла Ульяна корзину, положила в неё гостинцев для родителей да пошла навестить, чтоб всё разузнать точнее.
— Здоровья, тебе, матушка, — пожелала, снимая платок с головы, протянула корзинку и новые валенки с ног стягивает. Поджала Фёкла губы, смотря на обутки. Ишь, разрядилась, как барыня, а сама носом вертела от такого мужа. Хоть бы матери 'сказала, что надоумила ребетёнка подсунуть. да принесла одёжи зимней.
— Вот, курочку вам принесла, — кивнула на гостинцы Ульяна. — Масло да сливки, а Ваньке с Лушкой петухов сладких да кренделей.
— Спасибо, — буркнула Фёкла, утягивая всё в бабий кут, пока Ульяна шубейку снимала.
— Собралась куда? — интересуется дочка, потому что много на матери одежды.
— Да нет, пришла только, — врёт Фёкла. — На дворе была.
— Как житьё? — усаживается Ульяна за стол.
— Да как, — кряхтит Фёкла, занавески поправляя. — Живём, — пожала плечами. — Может, хлеба до нови не хватит, — сказала, а сама будто делами занимается.
— Как не хватит? — ахнула Ульяна. — Зосим говорил, что 40 мешков давал!
— А ты своему Рябому веришь али матери родной? — скривилась Фёкла. — До’жили, — сделала вид, что обидой наполнилась. — Как ушла, так сразу муж ей родимый стал, а мать лгунья, так значится?
— Я того не говорила, — покачала головой Ульяна.
— Так подумала, — постучала себе по голове Фёкла.
Ничего не ответила на то Ульяна, смотрит на свои ладони, что на коленях покоятся, и думает, как о Петьке разговор завесть.
— А Лушка с Ванькой где?
— С горы катаются, — поправила Фёкла платок, из-под которого волосы выбивались. Замужние завсегда в платках ходить должны, голову покрывать, чтоб только мужу красота доставалась.
— Петя? — перешла к старшему брату.
— А чего интересуешься? — прищурилась мать.
— Так брат мне, — удивилась Ульяна. — Неужто о брате спросить нельзя?
— Чего ж, можно, — нехотя отвечает женщина. — С отцом в город поехали купить кой-чего.
— Ясно, — кивнула Ульяна, а у самой сердце в груди заходится. Вспомнила она слова Лушки, что мать с отцом вдовицу со свету сжить хотят. Никак нарочно Петьку отослали, да ещё в мороз такой?
— Ой, — словно вспоминает что-то. — Я же тесто поставила, — улыбается, будто и впрямь забыла. — Пойду, — направляется к двери.
— Ты про муку-то у Рябого спроси, — наущает мать, а Ульяна глаза свои от неё прячет.
— Ежели удобно будет, всё ж обещает. Обувается, накидывает шубку да платок и на двор выходит.
Морозно нынче. В такую стужу хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а Ульяна семенит, боясь не успеть, скользят ноги, неровен час упадёт. Оглядывается, вдруг мать за ней проследить решилась. Не видно никого, пустая деревня стоит. И как в такой морозище Петька с отцом куды поехали⁈
Только узнает Зосим, что она сама выходила, достанется. Носится с ней, как с маленькой, будто и эту жену с ребёнком потерять боится. Добежала всё ж, застучала в окошко. Ахнула Анна, увидав, кто пришёл.
— Ты чего в стужу такую? — расширила глаза, в избе встречая. А там помимо хозяйки, что вдовицу пригрела, и самой Анны с дочкой, ещё телёнок с матерью да козочка. Греются в избе, да сами шибко одетые. Нет почти дров, некому принесть, и денег на дрова нет.
— А ну собирайся, — командует Ульяна, избу оглядев. — Со мной пойдёшь!
— Да куда нам? — быстро качает головой Анна. — Как Петя решит, так и будет.
— Сестра я тебе, — берёт Ульяна за руки Аннушку. — Помочь хочу. Домик у Зосима есть, не живёт там никто. Аккурат рядом с нашим. Дров на первое время дадим, а там сами уже придумаете, как да что. Ежели я не по любви вышла, так пусть брату моему твоя ласка достанется. А ты станешь за нас обеих любить.
Заплакала вдовица, бросилась в объятия.
— Век не забуду.
Руки её целует, как вскричала Ульяна.
— Да ты что⁈ — ладони одёрнула. — А теперь собирайся, с дочкой за мной пошли.
Забрала Ульянка вдовку, как стучит опять кто. Подошла Ефросинья к окошку, плохо видать, кто там. Вышла на крыльцо.
— Кого принесло в такой мороз? — кричит.
— Я это, я, — отвечает Фёкла, входя в калитку. — Мне бы с жиличкой твоей разговор завесть.
— Нету больше жилички!
— Как? — ахнула Фёкла. Неужто само разрешилось? Али Касьян побывал раньше неё?
— Померла? — будто утверждает Фёкла, руку к груди притягивая, а потом креститься стала. — Упокой, Господь, её душу.
— Сплюнь, дyра старая, — махнула на неё Ефросинья. — Жива она, жива. Переехали с дочкой!
— Куды⁈ — пучит глаза Фёкла. И грезится ей, что муж за вдовицей пришёл да с собой увёз. Подальше чтоб, с глаз долой. А там пущай, хоть убивает. Не верила Фёкла, что нет того мужа, уверена была: сбёгла Анька, наврала всем, что тятьки у Агафьи нет, что жальче было. — А вот того не знаю, — пожимает плечами хозяйка.
— А кто ж забрал? — радуется Фёкла, что теперича про мужа ей скажут.
— Так девка твоя и забрала.
— Лушка? —
