Мэри Спенсер - Обет любви
Даже его красавица мать, а женщины храбрее он не знал, крепко обняла его, прижала к себе и заплакала. Ни один из слуг не осмеливался подойти к столу – все они замерли, не в силах заставить себя поднять глаза на рыдавших детей.
В эту минуту в залу большими шагами вошел вернувшийся с охоты отец. Эрик и сейчас еще помнил, как тот замер на пороге, будто пораженный громом при виде этой сцены. Прошло несколько секунд, прежде чем зазвучал его голос.
– Ради всего святого, что тут стряслось, женщина? – прогремел он, стараясь скрыть смущение и тревогу. – Почему все мои дети в слезах? – Его люди толпились у него за спиной. Мать, давясь слезами, рассказала отцу, что произошло. Лицо его стало мрачнее тучи. Повисло тягостное молчание.
Эрик помнил, как подошел к отцу и поднял на него глаза. Он помнил, как оглушительно стучала кровь в висках, как трепетало все его тело.
– Это правда, сэр? – прошептал он, судорожно сглотнув.
Отец положил большие руки ему на плечи и стиснул их. «Должно быть, если бы он этого не сделал, – подумал Эрик, – я бы не выдержал». Он замер, чувствуя сильные, уверенные руки того, кто всегда, сколько он себя помнил, был его отцом.
Гэрин ответил сыну долгим взглядом. Он наклонился, и его длинные золотистые волосы упали, прикрыв склоненную голову мальчика. Его слова Эрик никогда не забудет.
– Я твой отец, Эрик, – тихо, но твердо произнес он, – леди Элен – твоя мать. Ты наш сын. Ты никогда не знал других родителей. Мы любили тебя всем сердцем и растили как своего родного сына. Так и будет всегда. Всегда! И я убью любого, кто попробует отнять тебя у нас.
Мальчик подумал, что сейчас умрет – такое огромное облегчение вдруг охватило его. Он чуть не разрыдался от счастья – только мысль о том, что мужчинам стыдно плакать, удержала его от слез. Вместо этого он вдруг охрипшим голосом произнес:
– Я всегда буду тебе сыном, отец, раз ты этого хочешь. Я приношу тебе клятву верности до гроба и всю свою жизнь положу на то, чтобы отплатить тебе добром и любовью за твою любовь!
Отец был потрясен. Подошла мать, встала рядом с ними, и ее холодные руки легли Эрику на плечи.
– Нет, сынок. То, что сделали мы с матерью, сделано по доброй воле. Ты еще мальчик. Я никогда не приму от тебя клятвы в вечной верности, – ответил отец.
Но Эрик упрямо стоял на своем. Он даже отказался вообще говорить об этом.
Наконец мать не выдержала и, опустившись на колени, залилась слезами.
Отец рассердился:
– Клянусь кровью Христовой, ты самый упрямый мальчишка, которого я видел в жизни! Посмотри, что ты наделал – мать с сестрой и братья заливаются слезами, а он стоит на своем! Ладно, маленький упрямец, я согласен принять от тебя клятву верности, но и ты должен пообещать, что отныне и навсегда будешь считать себя моим родным сыном. И чтобы заткнуть рот болтливым слугам, а попутно и осушить эти слезы, пока они не затопили замок, я велю, чтобы сегодня еще до захода солнца ты принес мне клятву у всех на глазах! Я приму от тебя клятву верности, и ты поклянешься отныне и навеки считать меня и твою мать своими единственными родителями. Дай мне руку и клянись.
Отец протянул ему руку, и Эрик судорожно сжал ее в своей детской ладони.
– Да, отец, – ответил он, как отвечал всегда. – Ты будешь гордиться мной.
Жофре удалось поймать Эрика чуть позже, когда тот возвращался из кухни.
– Ну, Эрик, – весело воскликнул он, преградив ему дорогу, – тебе удалось улестить кухарку и выпросить булочек на всю ораву твоих малолетних разбойников?
Эрик кивнул:
– Жаль, конечно, что сегодня вечером не удастся повидать Дорту и Элоиз, но не обманывать же мальчишек!
– Никогда в жизни! – воскликнул Жофре. – Держу пари, тогда этот маленький негодяй Томас привел бы сюда всю свою кровожадную компанию. Эти дикари осадили бы замок и потребовали бы в отместку твою голову, братец!
Они расхохотались и направились по лестнице наверх, в свои комнаты.
– Ах, Томас! Это редкая натура, если хочешь знать, – сказал Эрик. – В один прекрасный день я возьму его к себе оруженосцем, а потом со временем сделаю из него рыцаря. Когда-нибудь я буду гордиться им, и никто в мире больше не посмеет назвать его негодяем. – Он толкнул дверь в свою комнату и вошел. Жофре последовал за ним.
Джефф, который возился в оружейной, начищая до зеркального блеска доспехи Эрика, мгновенно возник на пороге, окинув комнату пытливым взглядом, а потом перевел глаза на хозяина в ожидании приказаний.
– Хороший ты парень, Джефф. Кто еще, кроме тебя, сможет так ухаживать за моим оружием? Да и доспехи сверкают как новые! Будь добр, принеси нам вина.
Джефф просиял и кубарем скатился по лестнице.
Жофре вольготно раскинулся на стоявшей посредине комнаты огромной кровати, а Эрик присел на один из кованых дорожных сундуков. Потом, вспомнив что-то, встал и, приоткрыв крышку, принялся копаться в сундуке.
– И что же ты думаешь об этом, Эрик? – спросил наконец Жофре.
Эрик бросил на него быстрый взгляд:
– Не нравится мне все это. Если Терент и впрямь готов идти до конца, лишь бы добиться своего, как говорит отец, тогда это значит лезть прямиком в пасть льву. Конечно, было бы куда лучше, если бы мы могли оставить леди Марго в Риде, обеспечив ей надежную охрану. Ты представь только, как мы будем пробираться домой, каждую минуту опасаясь нападения Терента, да еще с девушкой в придачу? Надо хорошенько все продумать заранее, братец.
– Это точно, – проворчал Жофре. – А потом, мне не по душе, что отец отправляет с нами Алерика. Младшенький, конечно, умнее всех нас, не спорю, но, случись нам сражаться, и бесполезнее его нет на свете человека!
Эрик добродушно хмыкнул:
– На мой взгляд, чертовски верно сказано! И случись нашему братишке оказаться лицом к лицу с врагом, уж он, поверь мне, постарается заговорить его насмерть. А потом улучит момент и даст деру! И все сойдет ему с рук! Вот она где! – Он вытащил из сундука простенькую дешевую брошку, долго рассматривал ее и, задумавшись, выпустил из рук крышку сундука, который захлопнулся с оглушительным грохотом.
– Что такое? – подпрыгнул от неожиданности Жофре и резко обернулся. – Та самая брошь!
– Угу. – Эрик задумчиво вертел тоненькую, потускневшую от времени булавку в своих огромных пальцах, стараясь не погнуть хрупкую вещицу. Это была дешевенькая на вид, обычная заколка с простеньким филигранным ободком, без единого драгоценного камня. Потускневшая от времени, она почти ничего не стоила, но это была единственная вещь, которая досталась Эрику от его настоящих родителей. В ту самую ночь, когда Гэрин принес свою находку в замок, мать обнаружила эту брошку в пеленках малыша. Она сохранила ее и отдала Эрику в тот самый день, когда мальчик принес отцу клятву в вечной верности. Трудно было, конечно, надеяться, что она каким-то образом укажет, кто были его настоящие родители. Булавка говорила лишь об их крайней бедности.