Розалинда Лейкер - Сокровища любви

Сняв фартук, Эшби аккуратно сложил его на рабочем столе, стараясь, чтобы на него не попали кусочки серебра.

— Вы имеете в виду отдельные вульгарные элементы искусства модерн? — ответил он вопросом на вопрос, вытирая тряпкой руки. — Все имеет свои светлые и темные стороны: есть рай, а есть его противоположность — ад. Это в полной мере относится и к современному искусству. Возьмем, к примеру, прекрасный цветок мак. У извращенного человека он ассоциируется прежде всего с опиумом, который получают из мака. Видите ли, мистер Линдсей, моя работа не имеет никакого отношения к этим крайностям. Наши мастера идут по другому пути, стремясь к вершинам этого прекрасного ремесла и гармонии жизни.

Эдмунд был покорен прямотой и здравым смыслом высказываний Эшби. Несмотря на свой трезвый ум, не позволявший ему верить в нетленность идеалистических идей, которые исповедовал Эшби, он глубоко уважал его за подвижничество. Он пришел к выводу, что Айрин лучше учиться здесь, вместо того чтобы якшаться с необузданным молодняком, студентами из обычной художественной школы с традиционным обучением. Перед уходом он занес имя Айрин в список будущих учеников Эссекс-хауса, искренне веря, что поступил благородно и великодушно, согласившись на ее обучение. Вернувшись домой, он с гордостью сообщил дочери о своем «подвиге».

— Папочка, даже не знаю, как тебя благодарить! — воскликнула Айрин. Она была счастлива.

— Но сразу же хочу тебя предупредить, Айрин. Если ты дашь мне хотя бы малейший повод прекратить твое обучение, я сделаю это немедленно. Ты поняла?

Айрин ничуть не напугала эта угроза. Ничто не должно помешать ей получить образование в школе Эшби и стать членом Гильдии ювелиров.

Первый день в Школе Эшби стал самым важным днем в ее жизни. Она быстро включилась в учебный процесс. Все было ново и непривычно для нее. Большинство учеников происходили из лондонского Ист-энда, поэтому основным диалектом, на котором общались ученики, был кокни. Ее новые товарищи отличались живостью и веселым нравом, и с первых минут Айрин чувствовала себя в своей тарелке. Мистер Эшби создал в школе удивительно дружественную атмосферу, поощряя дух товарищества и взаимовыручки. Такая обстановка была здесь совершенно естественной, поскольку все обитатели Ист-энда хорошо знали друг друга и привыкли к суровым условиям жизни — к тесноте и бедности. В конце учебного дня, который продолжался дольше, чем в обычных школах. Айрин усталая, но счастливая возвращалась домой.

В первый же вечер возникло одно непредвиденное обстоятельство: Эдмунд узнал, что она приехала на конке, а не в собственной карете. Айрин объяснила это тем, что не хотела выделяться среди соучеников, чтобы они не узнали, что она из богатой семьи. Когда Айрин захотела снять комнату поблизости от школы, чтобы в течение недели не ездить туда и обратно, то встретила такой решительный отказ со стороны отца, что не на шутку испугалась за свое будущее. В результате они договорились, что в хорошую погоду Айрин будет ездить в школу на велосипеде, причем Эдмунд поставил ей условие, что ни при каких обстоятельствах она не станет носить эти ненавистные новомодные бриджи. В дождливые дни она будет ездить в карете, а обратно — брать такси. Пользоваться конкой ей разрешалось в самых исключительных случаях.

В процессе учебы выяснилось, что из-за уличных пробок не всегда легко рассчитать время возвращения. Кроме того, учебный день был ненормированным, и после практических занятий приходилось задерживаться на лекциях по теоретическим дисциплинам. К радости Айрин, у нее часто выдавалось свободное время. В конце дня вместе с товарищами они собирались в старинной кухне Эссекс-хауса и пили чай за длинным деревянным столом, разговаривая на самые разные темы. Эти посиделки казались Айрин глотком свободы. Молодые люди жарко дискутировали на темы искусства. Их интересовало, насколько работы Эшби свободны от влияния модерна и наоборот, влияют ли они на ар-нуво. Некоторые молодые художники считали, что все они, включая учителя, уже глубоко пропитаны идеями модерна, как большинство их современников из артистической среды. Другие пытались высказывать противоположную точку зрения, но оставались в меньшинстве. Вначале Айрин больше слушала, чем говорила, но спустя некоторое время стала заядлой спорщицей в этих оживленных дискуссиях, нередко высказывая собственные оригинальные мысли.

Айрин училась много и с удовольствием, получая профессиональную подготовку в области дизайна, техники работы с золотом и эмалями. Когда она проделывала отверстия дня оправ, паяла детали металлических изделий или прикрепляла замки и крючки на заколках, что было совсем нелегко, она чувствовала, что занимается своим делом. Одновременно она сознавала, что ей предстоит долгий путь, прежде чем она станет зрелым мастером. Айрин могла бы завязать романтические отношения с кем-нибудь из молодых людей, но была полностью поглощена учебой и не хотела отвлекаться на подобные пустяки. Что касается Эдмунда, то он не проявил ни малейшего внимания ни к одной из ее работ. Он никогда не интересовался ее делами в школе. Его отношение к занятиям дочери было в лучшем случае снисходительным. Казалось, он выжидает, когда иссякнет ее энтузиазм. В отличие от него София всегда поддерживала и поощряла ее интерес к избранной профессии.

Однажды Эдмунд получил приглашение на обед от Грегори Барнетта. Письмо пришло с послеобеденной почтой, о чем София сообщила мужу, когда он вернулся домой с работы.

— Откажись, — отрезал он. — В этот день мы уже приглашены.

София с удивлением посмотрела на мужа:

— Эдмунд, в этот день мы совершенно свободны! Я думала, ты собираешься продолжить это знакомство.

— Да, но не в личном плане. У меня изменилось мнение об этом парне. И запомни, если он будет звонить, нас нет дома!

София повиновалась и села за бюро, чтобы написать вежливый отказ. Она поняла, что Эдмунд затаил обиду на Грегори. Это было неудивительно при его капризном характере, но в глубине души она очень огорчилась. Внутренний голос подсказывал ей, что судьба оказалась к ней милостива, избавив ее от искушения, и она решила, что надо быть благодарной ей за это. Однако она не могла заставить себя забыть, с какой нежностью смотрел на нее Грегори, и его взгляд глубоко запал в ее душу. Запечатывая конверт, она чувствовала, что закрылась дверь, ведущая к чему-то волнующему, и все доброе и светлое в ее душе вдруг как-то съежилось и померкло.

Шло время, и поздние возвращения Айрин стали восприниматься домашними как нечто само собой разумеющееся. Ни отец, ни София ни о чем ее не спрашивали и не делали замечаний. Все привыкли к тому, что она рано уходила из дома — еще раньше Эдмунда, поскольку дорога отнимала у нее больше времени, чем у него. По вечерам, когда она не заставала отца с мачехой за ужином в столовой, София заглядывала к ней в спальню, чтобы пожелать ей спокойной ночи. У Айрин было достаточно развлечений, которые она обычно откладывала на конец недели, чтобы не нарушать рабочего графика. Куда бы она ни выходила, надевая праздничные наряды, она постоянно думала о работе. Айрин была вынуждена мириться с тем, что ее обязательно кто-то сопровождал в театр или на светскую вечеринку, воспринимая это как что-то нелепое и досадное. Никто в доме не догадывался, что в школе она окружена мужчинами, но Айрин всегда знала, как поставить на место любого, кто пытался перейти границу дозволенного. Некоторые из молодых людей обращались к Эдмунду с просьбой разрешить им встречаться с Айрин, но ей никто не нравился. Кое-кто, получив отпор, проявлял излишнюю прыть, неизменно вызывая в ней неприязнь. Эдмунд, напротив, не одобрял привередливости дочери, если считал потенциальных женихов достойными ее руки, и не скрывал своей злости. Больше всего Айрин боялась, что если отец окончательно разозлится, то вполне может отлучить ее от школы. Тогда она обречена на невыносимую жизнь в четырех стенах, пока не выйдет замуж и не заведет собственный дом.