Мэдлин Бейкер - Безрассудное сердце
Мама всегда была искусной кулинаркой, но в этот день она превзошла самое себя. На столе, сменяя друг друга, появлялись цыплята и запеченные в тесте яблоки, жареная свинина, свежий горошек и горячие бисквиты, сочившиеся маслом и медом. А на десерт она' испекла свой знаменитый яблочный пирог. И еще было печенье.
Тень и я обменялись улыбками, едва он потянулся за печеньем. Мама тоже улыбнулась, когда, поддразнивая его, спросила:
– Сможешь съесть десять штук за минуту?
– Не знаю, – сохраняя серьезное выражение на лице, ответил Тень. – Но собираюсь попробовать.
Мы все рассмеялись, даже папа.
После обеда мужчины ушли в гостиную, а мы с мамой стали убирать со стола. Я нервничала оттого, что Тень остался с папой наедине, не зная, сумеют ли они поладить. Папа за столом вел себя на редкость учтиво, но почти ничего не говорил, так, что у меня были основания предполагать, что они в наше с мамой отсутствие будут сидеть и молча глазеть друг на друга.
Наконец я услыхала, как папа неловко кашлянул, и мне стало страшно, когда он спросил:
– Как ты думаешь, Тень, в этом году еще будут неприятности?
– Да, – ровным голосом произнес Тень. – Будет много неприятностей, если белые не уйдут с наших земель.
– Боюсь, этой земле недолго еще оставаться вашей, – не стал вилять папа. – Слухи о золоте, о бескрайних пастбищах и плодородной почве влекут людей на Запад как мух на гнилье.
– Я думаю, вы правы, – согласился с ним Тень. – Но только знайте: мой народ не отдаст свои охотничьи владения без боя. Мы живем тут уже сотни лет. И мы без страха пойдем сражаться за то, что принадлежит нам по праву. Мы не боимся умирать. Лучше погибнуть, чем отдать себя на волю белых.
– Мы тоже! – твердо заявил папа, и я словно воочию видела, как они полыхают глазами друг на друга. Два пса, которые не могут поделить одну кость.
Потом наступило тягостное молчание, в конце концов прерванное Тенью.
– Ваша семья была добра ко мне в прошлом, и я вам кое-что скажу. Если вы хорошенько подумаете, то возьмете жену и дочь и уедете отсюда, пока еще не поздно. Безумный Конь, Сидящий Бык и другие вожди договариваются о войне. Сидящий Бык собирает людей в Священных Горах. Молодые воины мечтают о сражениях.
– Да. Они уже начали свою войну, – сказал папа. – Дом Генри был сожжен дотла на прошлой неделе, а его скот уведен неведомо куда.
– Это было всего лишь предупреждение. Никого ведь не убили. Следующей семье может повезти куда меньше. – Голос Тени понизился до шепота. – Увозите свою семью отсюда, пока не поздно.
Папа хмыкнул:
– Эта земля и моя тоже. Я на ней работал, я полил ее своим потом, и я не собираюсь бежать отсюда. Нет, черт побери, никуда я отсюда не уеду!
Ненадолго воцарившаяся в гостиной тишина была такой напряженной, что даже я на кухне не могла не почувствовать этого. В отчаянии я посмотрела на маму, и она, ласково мне улыбнувшись, сняла фартук, взяла в руки кофейник и заглянула к мужчинам.
– Кофе хотите? – как ни в чем не бывало спросила она, и разговор перешел на более приятные темы.
Вскоре Тень распрощался, а папа отправился в постель, предоставив нам с мамой убирать на кухне. У мамы был озабоченный и даже расстроенный вид, когда она домыла последнюю чашку и вытерла раковину. Вздохнув, она заглянула мне в глаза:
– Ну, Анна, выкладывай все начистоту.
– Мама, ты о чем? – спросила я, сделав вид, будто ничего не понимаю.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, Анна Кинкайд, – твердо заявила мама. – Давно ты тайком встречаешься с Тенью?
Я рот открыла от изумления. Как она догадалась? С трудом проглотив застрявший в горле комок, я во всем призналась:
– С моего дня рождения.
Мама хмуро повесила фартук на спинку стула и взяла меня за руку.
– Нам надо поговорить, Анна, – сказала она и повела меня к дивану.
Я села с ней рядом, стараясь не смотреть на нее. Все еще держа меня за руку, мама молчала и не сводила с меня глаз. Когда она заговорила, в ее голосе я не услышала ничего, кроме нежности и заботы.
– Анна, ты знаешь, как я люблю Тень. Я не могла бы любить его сильнее, даже если бы он был моим собственным сыном, но, Анна, милая, он индеец. Пусть он говорит по-английски почти так же хорошо, как мы с тобой, пусть он ничем не отличается от нас, когда сидит за нашим столом, он не такой, как мы, и никогда таким не станет.
Я не верила своим ушам. Это же папины слова! Я чувствовала себя так, словно она предала меня, ведь у меня не было никаких сомнений, что она будет счастлива за меня, счастлива за Тень, потому что мы любим друг друга. Где-то в глубине души я рассчитывала на ее поддержку. Только она могла убедить папу в моей правоте. И вот на тебе!
– Мама, ты не поняла! Я…
Я хотела немедленно ей объяснить, но она не стала меня слушать.
– Я поняла, детка. В этом-то все горе. Ты и Тень не сделали ничего такого, что могло бы огорчить нас с отцом? Скажи мне.
Когда до меня дошло, о чем она говорит, щеки у меня вспыхнули и я чуть не со злостью крикнула:
– Мама!
– Ну что ты, Анна? Я же знаю, как это бывает у молодых.
– Мы не делали ничего плохого, – угрюмо проговорила я. – Честное слово.
– Я верю, детка, – сказала мама и погладила мою руку. – Мне кажется, будет лучше, если на этом все закончится, пока вы не зашли слишком далеко.
– Я не могу. Я люблю его больше всех на свете.
– Знаю, детка. – Мама не сердилась на меня. – Я все понимаю. Но у вас ничего не получится.
– Получится! – крикнула я. – Я люблю его всем сердцем, и он меня тоже любит!
– Иногда, Анна, одной любви бывает недостаточно, – спокойно проговорила мама. – Где вы будете жить? В долине? Не представляю. Соседям это придется не по вкусу.
– Тогда мы будем жить с шайенами.
– Ты думаешь, что сможешь быть счастливой среди чужих людей… для которых ты никогда не станешь своей?
– Не знаю.
– Надеюсь, ты хорошо все обдумаешь прежде, чем решаться на что-то, о чем потом будешь жалеть. Сомневаюсь, чтобы соплеменники Тени приняли тебя с большей готовностью, чем жители долины – его. На время не рассчитывай. Потом бывает только хуже. Ты слышала, что Тень сказал твоему отцу. Если начнется война, для Тени будет совсем небезопасно показываться вблизи поселений белых. А тебе, увы, будет также небезопасно покидать эти стены.
Слезы закипели у меня на глазах. Я была в отчаянии. Вырвав руку, я подошла к окошку и долго стояла, вглядываясь в темноту. Где-то там, за деревьями, был сейчас мужчина, которого я любила всей душой. Какая мне разница, индеец он или нет? Если мне безразличен цвет его кожи, то почему это должно волновать кого-то другого? Никому бы в голову не пришло возражать, будь он французом или голландцем.
