Мэйдлин Брент - Тени прошлого
– Еще немножко. Нет, на полдюйма меньше. Вот. Прекрасно – Он отступил на три шага. – Медленно повернитесь. Интересно, что это у вас на правом плече?
– Придется рисовать так. Это от рождения.
– От рождения? – Он удивился. – Ну нет. Не похоже.
– Ничего не поделаешь, Тоби, это не я рисовала. Посмотрите сами.
То, что он разглядел, было сзади, и я сама с трудом видела родинку, повернув сколько могла голову, но в колледже я часто разглядывала ее в зеркале – золотисто-коричневатую, не больше дюйма бабочку с аккуратными круглыми крылышками.
Тоби подошел поближе.
– Господи, вот это да! – ласково проговорил он. – Прелесть какая!
Я рассердилась:
– Совсем не прелесть.
– Не будьте мещанкой. Это же родинка, только гораздо лучше. И вам очень идет. Если бы вы бывали на балах, все великосветские дамы вскоре стали бы рисовать у себя на плечах что-нибудь подобное.
– Я это запомню. Так где мне сесть?
– На стул. Смотрите в окно поверх раковины, на крыши и трубы. Хорошо. Повернитесь немного вправо. Вот! Так и сидите. А теперь одну ногу немножко вперед. Хорошо. Колени вместе. Положите на них руки. Держите голову, как я сказал, а сами немножко подайтесь вперед. Прекрасно!
Сначала я услыхала тихий скрип мольберта, потом стукнула палитра, зашипели тюбики с красками, и наступила тишина, абсолютная тишина. Я сидела боком к Тоби и могла видеть его только краешком глаза, но я знала, что он смотрит на меня, как, не раз замечала, он смотрел. Потом он вздохнул и нанес первый мазок на холст.
Я глядела на крыши Монмартра, на ясное синее небо и совсем забыла о Тоби Кенте, потому что так было гораздо легче сидеть, не меняя позы. Если бы я думала о нем, я бы напрягалась, а он бы кричал на меня и потом просил прошения. Меня не обижали его крики, но что от них пользы для его картин?
В студии тепло, за окошком светит солнышко. Зима уже почти прошла. У меня есть работа, и завтра я должна получить деньги. Я независима. Никто не имеет на меня никаких прав. Только что меня накормили вкусным завтраком. У меня есть друг, который меня уважает. Что мне еще нужно. Я была довольна и ни о чем не думала.
Книги... Я привезла с собой на Монмартр книги, но мне пришлось их все заложить зимой. Мне за них почти ничего не давали, но я все равно была рада и этому, потому что собиралась немножко собрать денег в ближайшие недели и выкупить их обратно. Если мне повезет с чаевыми, то я смогу даже купить одну-две новые книжки. Мне было тоскливо без книг, недаром меня в колледже прозвали la professeuse. У Тоби были целых две полки, и он предложил мне брать любую книгу, какую захочу, чем я, естественно, воспользовалась, но все-таки мне хотелось иметь свои собственные книги в моей маленькой комнате.
Примерно полчаса я почти не замечала присутствия Тоби, хотя он тяжело дышал, словно сердился, ругался вполголоса, со скрежетом счищал краску с холста, фыркал недовольно. Все это я уже слышала раньше, поэтому не обращала внимания, но потом появилось нечто новое – полная тишина, прерываемая лишь редкими возгласами и яростным стуком, когда он смешивал краски на палитре. Скосив глаза, я увидела, что Тоби чуть ли не повис на холсте, и, наверно, немножко повернула голову, потому что он сразу заорал:
– Сидите смирно, Ханна! Смирно!
И я опять стала смотреть в окно. До меня доносились бормотание и фырканье, по которым я понимала, что Тоби доволен своей работой, и была рада за него, но не могла не думать о том, разделит ли кто-нибудь с ним его удовлетворение.
Шло время. Сидеть мне было удобно и даже уютно. Воскресенье вообще было лучшим днем в неделе, когда мне не надо было двенадцать часов проводить на ногах в «Раковине», и я могла делать, что хотела – убирать, штопать, готовиться к следующей неделе или, если погода была хорошей, садиться в омнибус и кататься по городу, а потом гулять вдоль Сены, и всего за три су.
Наверно, я задремала, потому что солнце уже передвинулось за трубами, когда я пришла в себя. Тело у меня немного затекло, ведь я ни разу не пошевелилась за все время. Я прислушалась. Но Тоби не было слышно. Он как будто даже перестал дышать. Скосив глаза, я увидела мольберт, но Тоби рядом не было. Тогда я осмелела и повернула голову.
Две кисти и палитра лежали рядом с мольбертом на полу, а Тоби сидел позади меня за столом, положив голову на руки. Я тут же вскочила и стала трясти его:
– Тоби! С вами все в порядке?
Он поднял голову и без всякого выражения взглянул на меня. Глаза у него были широко открыты. Он не спал.
– Что случилось, Тоби? Что-нибудь не так?
Он покачал головой, вскочил, и глаза у него засверкали:
– Все так. А вы уже меня слышите, юная Маклиод?
– Слышу? Конечно же, слышу! О чем это вы?
– Просто я хочу быть уверенным, что вы услышите то, что я вам сейчас скажу, Ханна Маклиод. Если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится, если вам нужен будет друг, даже чтобы послать его в ад, приходите к Тоби Кенту. Вы поняли?
Я даже отшатнулась от него, правда, со смехом.
– Тоби, вы совсем сошли с ума. Правильно говорит мадам Бриан. Ради всего святого, почему вы так говорите?
– Потому что вы есть на свете, красавица. – Он задрал голову и радостно рассмеялся. Потом встал. – Господи, да это же лучший день в моей жизни. Так и есть. Я пробился, Ханна. Я нашел то, что искал все эти годы. – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – Теперь все здесь. В голове и в руке. Да нет, конечно, мне не будет легко, мне и не надо, чтобы легко, потому что всегда должны быть страсть и боль, но я нашел... Господи Милосердный, что я нашел? Нет, это не секрет и не правило. Я нашел, как делать рукой то, что у меня в голове. И это пришло ко мне через вас, Ханна. Через вас. Я никогда этого не забуду. Ну, посмотрите же.
Он бросился к своему мольберту, и я пошла следом за ним, чтобы посмотреть на свой портрет, потому что его волнение заронило во мне надежду. Но когда я увидела картину, сердце у меня упало. Она была точно такая же, как все остальные его картины с небрежными мазками и немножко незаконченным фоном: пол, раковина, стена у окна. Я узнала девушку, сидевшую на стуле, но в ней было что-то такое, от чего мне стало не по себе. Что-то печальное, наверно. Ощущение было очень сильным, но я не понимала, откуда оно бралось.
И я неохотно сказала:
– Не думаю, Тоби, что она на меня похожа.
Он рассмеялся и махнул рукой:
– Дорогая Ханна, если вам хочется увидеть точное ваше изображение, то я могу подарить вам вашу фотографию. Разве я вам уже сто раз не объяснял, что такое импрессионизм?
– Вы много говорили о качестве света и... подождите минутку... да, о наслоении красок в зависимости от... как их?.. оптических законов дополнительных цветов, что бы это ни значило. Больше я ничего не помню, кроме того, что вы говорили, что импрессионисты были так поглощены светом, что забыли о форме. Правильно?
