Татьяна Романова - Кассандра
Наконец, долгожданный вечер наступил. Девушки в новых платьях, прикрыв плечи большими кашемировыми шалями, уселись в экипаж, где их ждали герцог с Долли, и отправились в Ковент-Гарден. Для Лизы это было первое посещение театра, поэтому Генриетта, уже бывавшая в опере вместе с Катей, накануне во всех подробностях рассказала, что их ждет. Саму Генриетту уже не интересовали ни публика, ни то, насколько хорошо она выглядит сама, девушка мечтала только об одном: услышать знаменитую Джудитту Молибрани, приехавшую из Парижа, чтобы петь премьеру в Лондоне. Но для Лизы сейчас были важны все впечатления, и она наслаждалась своим первым настоящим выходом в свет.
Перед блистающим огнями театром выстроилась вереница экипажей, медленно продвигающихся к подъезду. Наконец, после титанических усилий кучера и лакея герцога, их карета остановилась у широких мраморных ступеней под греческим портиком с четырьмя колоннами. Лакей отворил дверцу, и герцог, выйдя первым, помог спуститься жене, а потом девушкам. Навстречу им по ступенькам сбежал лорд Джон, который, несмотря на требования старшего брата, отказывался появляться в свете, но зато целыми днями пропадал в театре, и за последний месяц стал за кулисами своим человеком.
— Ну, наконец-то, скоро начнется увертюра, а вас все нет, — обижено попенял он герцогу.
Предложив руки Лизе и Генриетте, он стремительно повел их в фойе театра, и Гленоргу пришлось догонять брата, крепко прихватив за руку спешащую Долли.
— Простим Джону его нелюбезность, — весело шепнул он на ухо жене, помогая той подняться по лестнице, — когда дело доходит до оперы он — становится совершенно невменяемым.
Лорд Джон провел девушек в ложу, выкупленную герцогом на весь сезон, усадил на стулья, стоящие перед красным бархатным барьером, и с жаром начал рассказывать либретто оперы «Танкред», которую им предстояло слушать. А герцог задержал жену у входа в ложу и попросил:
— Постой со мной, дорогая, еще одного разговора про оперу я сегодня не выдержу, с меня хватит утренних баталий с Джоном. Позволь мне покурить в твоем присутствии, а я лишний раз полюбуюсь твоей красотой, ведь так приятно быть мужем самой красивой женщины Лондона, как тебя теперь называют в свете.
Долли, сегодня впервые надевшая изумрудно-зеленое платье, оттенок которого Луиза точно подобрала под цвет глаз молодой герцогини, расцвела нежной улыбкой, а глаза ее засияли, соперничая блеском с крупными изумрудами в серьгах.
— Ты не объективен, любовь надевает розовые очки, и ты видишь только то, что хочешь видеть. Просто я почему-то вошла в моду, вот и все. Вон, Лиза подрастает, через год-другой она затмит меня красотой, что ты тогда скажешь?
— Я всегда буду говорить то же самое, что сегодня, — улыбнулся ее муж и, обняв за талию, прижал Долли к себе, — даже через пятьдесят лет, я уверен, ты все так же будешь самой красивой женщиной Лондона.
Заметив любопытные взгляды мужчин из публики, гуляющей по фойе, молодая герцогиня слегка смутилась и отодвинулась от мужа. Почувствовав, что сейчас самое время задать вопрос, о котором попросил ее Джон перед отъездом в театр, она ласково погладила руку герцога и спросила:
— Чарльз, объясни, пожалуйста, почему ты не разрешаешь Джону дебютировать в театре? Ведь ему предлагают сразу все ведущие партии, если он только согласится петь. Нельзя зарывать такой талант в землю.
— Джон предназначен для другого — через полгода ему исполнится двадцать один год и он получит свою часть наследства матери, а я добавлю к этому три имения из моей части этого наследства. Я бы отдал ему имения Гленоргов, не входящие в майорат, но они пока находятся в фонде, к которому я не имею доступа. Ты знаешь условия завещания отца, но я считаю, что Джон не должен от этого пострадать. Пусть он пока посещает театр как зритель, а получив поместья, которыми нужно постоянно заниматься, сам решит, что для него важнее: успех на сцене или жизнь, которую он должен вести в силу того, в какой семье родился. Ведь как только он станет петь в театре, высший свет отвергнет его — здесь не принято работать, а те, кто сам зарабатывает свои деньги, грамотно вкладывая доходы, скрывают свою работу. Я, твой брат, мои друзья, покупающие банки и предприятия, мы все делаем вид, что этой нашей работы не существует. Джон еще очень молод, у него нет закалки против жестокости нашего общества, поэтому я, как опекун, пока забочусь о его интересах, не давая ему испортить имидж. Когда он станет сам за себя отвечать, тогда и примет решение, надеюсь, уже осознанное.
Герцог замолчал и затянулся сигарой. Долли задумалась, она очень хотела помочь Джону, бредящему театром, но в позиции Чарльза молодая женщина тоже увидела логику и справедливость. Она посмотрела в смуглое красивое лицо своего любимого мужа и приняла его позицию:
— Наверное, ты прав, что даешь Джону возможность принять решение осознанно, но пусть он хотя бы попробует выступать под чужим именем, так, чтобы об этом никто не знал. Пусть поет как мистер Найт.
— Джон слишком красив, его внешность невозможно забыть, тайна будет сразу же раскрыта, — возразил герцог.
— А для чего же грим и парики? — парировала Долли. — Давай, сделаем так: мы загримируем Джона, и если ты его не узнаешь, то разрешишь ему дебютировать в театре.
Она улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой и, подняв голову к лицу мужа, выдохнула в его губы:
— Пожалуйста!
В глазах герцога зажглись огоньки страсти, он притянул жену к себе и, целуя ее ушко, прошептал в маленькую розовую раковину:
— Ты специально это со мной делаешь. Теперь я не смогу слушать эту проклятую оперу, а буду думать только о том, как я хочу тебя.
— Я не услышала ответа, — парировала Долли, довольно улыбаясь.
— Хорошо! Ты, как всегда, победила, — вздохнул герцог, — но начинается увертюра, пойдем слушать, иначе Джон запишет нас во враги оперы, и тогда жизни в доме совсем не будет.
Герцог ошибся — Джону было уже не до них, он наслаждался звуками музыки, и весь мир вокруг него перестал существовать. Молодой человек прервал на полуслове свой рассказ о либретто оперы и замер, ловя первые звуки оркестра. Около него так же замерла Генриетта. Лиза во все глаза смотрела на друзей. Она никогда не видела их такими странными. Сзади отворилась дверь, и в ложу вошли Долли и герцог. Лиза улыбнулась родным и чуть заметно кивнула Долли, показывая на замерших у барьера ложи друзей.
— Я этого не понимаю, дорогая, — тихо шепнула ей на ухо сестра, — наверное, это — бремя таланта.
Увертюра набирала мощь, выходя на уровень сильного напряжения и, достигнув наивысшего накала, закончилась. В зале наступила тишина, потом темно-красный бархатный занавес побежал в стороны, открывая сцену, и Лиза увидела декорации, изображающие древний город. Джон рассказал им содержание оперы, поэтому она понимала, о чем поют певцы. Сначала ей казалось странным, что главную мужскую партию поет женщина, но как только зазвучал сильный бархатный голос певицы с переливами низких страстных нот и серебристыми руладами в верхних октавах, девушка попала под его обаяние и полностью отдалась музыке, находясь под властью волшебного впечатления. Певица была настолько точна в своей игре, что Лиза забыла о том, что она в театре. Девушка была вместе с несчастными влюбленными в древних Сиракузах и боролась вместе с ними за свободу и любовь. И когда занавес закрылся, она даже не поняла, что действие закончилось и объявлен антракт. По лицам Джона и Генриетты княжна поняла, что они чувствуют то же самое.
