Марианна. Книги 1-6 - Жюльетта Бенцони
— Ваше Величество недосмотрели! — бросила она заносчиво. — Это не Жан Ледрю хотел обнять меня, а я его!
Маска слоновой кости стала такой бледной, что Марианна ощутила злобную радость от сознания того, что и она может причинить ему боль. Она даже не обратила внимания на угрожающий жест, который он сделал, направляясь к ней. Императорский взгляд стал непереносимым, и, однако, Марианна не попятилась ни на пядь и не шелохнулась, когда Наполеон железными пальцами схватил ее за запястья.
— Per Вассо! — прогремел он. — Ты смеешь?
— А почему нет? Вы хотели знать правду, сир, я вам ее говорю. Я действительно собралась обнять его, как обнимают нуждающихся в утешении, как мать свое дитя.
— Комедия!.. В чем ты могла его утешить?
— В ужасном горе. Горе человека, встретившего ту, кого он безнадежно любил, только для того, чтобы узнать, как она любит другого… и еще хуже: единственного человека, которого он не может возненавидеть, ибо тот является для него божеством! Осмелится утверждать Ваше Величество, что это не заслуживает некоторого утешения?
— Он делал тебе только зло, а ты испытываешь к нему столько сочувствия?
— Он причинил мне зло, да… но я знаю, что сделал он это по недоразумению! Я не хочу помнить о зле, а только о наших совместных страданиях и особенно о том, что Жан Ледрю спас мне жизнь, даже больше чем жизнь, когда я оказалась на берегу в руках полуголых грабителей.
Наступила тишина. Прямо перед собой Марианна видела раздраженное лицо Наполеона. Он с такой силой сжимал ее запястья, что у нее выступили слезы на глазах. Его учащенное дыхание доносило до нее легкий запах ириса.
— Поклянись мне, — прогремел он, — поклянись, что Ледрю не был твоим любовником!..
Вот и настала трудная минута, настолько трудная, что Марианна почувствовала слабость. Она не умела лгать, а сейчас необходимо солгать тому, кого она любила превыше всего. Если она откажется дать требуемую клятву, — он безжалостно отвергнет ее. Через несколько минут она покинет Трианон, изгнанная, как наскучившая невольница, ибо она знала, что в нем не будет места для снисхождения… Он уже терял терпение и грубо встряхивал ее.
— Давай! Клянись!.. Клянись или убирайся!
Нет, с этим она не могла согласиться. Нельзя же требовать от нее, чтобы она сама вырвала свое сердце. Мысленно попросив прощения у бога, она закрыла глаза и простонала:
— Клянусь! Никогда он не был моим любовником.
— Этого недостаточно. Поклянись той великой любовью, которую ты якобы ко мне питаешь!
Сильная боль в запястьях вырвала у нее стон.
— Помилосердствуйте! Вы делаете мне больно!
— Тем лучше! Я хочу знать правду…
— Клянусь, что между нами никогда ничего не было. Я клянусь в этом любовью к вам!
— Берегись! Если ты лжешь, наша любовь умрет…
— Я не лгу! — закричала она в смятении. — Я люблю только вас… и никогда не любила этого юношу… У меня к нему только сострадание… и немного привязанности.
Наконец-то ужасные пальцы разжались, освобождая их жертву.
— Это хорошо! — только и сказал Император, глубоко вздохнув. — Помни, что ты поклялась!
На суеверной Корсике клятвам придают огромное значение и боятся мщения судьбы клятвопреступникам. Но испытание оказалось слишком сильным для Марианны. Лишившись поддержки жестоких рук, она беспомощно опустилась на пол, сотрясаясь от конвульсивных рыданий. Она была совершенно разбита и от пережитого страха, и от стыда за ложную клятву. Но она должна была так поступить, как ради Наполеона, так и из-за бедного Ледрю…
С минуту Император оставался неподвижным, словно в оцепенении, возможно, прислушиваясь, как успокаивается беспорядочное биение его собственного сердца. Рука, которой он провел по лбу, слегка дрожала. Но внезапно до его сознания, очевидно, дошли раздававшиеся в комнате отчаянные рыдания. Опустив глаза, он увидел молодую женщину, почти распростершуюся у его ног, плакавшую так безнадежно, так жалобно, что овладевший им демон ревности вынужден был уступить. Он живо нагнулся, обнял ее, приподнял олову и принялся покрывать поцелуями залитое слезами лицо.
— Прости меня… Я грубиян, но я не могу вынести даже мысли, что кто-то другой касался тебя!.. Не плачь больше, mio dolce amor!.. С этим покончено! Я верю тебе…
— Это… правда? — промолвила она. — О! Мне надо верить… иначе я умру от горя! Я не смогу вынести…
Внезапно прозвучал его смех, такой юный, такой радостный, какой иногда следовал за приступами гнева.
— Ты имеешь право умереть только от любви. Пойдем… Надо загладить все это.
Он помог ей подняться, затем, крепко прижав к себе, тихонько увлек к кровати. Марианна почти бессознательно подчинилась. Он был, впрочем, прав: только в любви они вновь станут такими, какими были до прибытия курьера из Мадрида. Глубоко вздохнув, она закрыла глаза, когда спина ее коснулась шелка стеганого одеяла.
Позже, выплыв из блаженного оцепенения, Марианна увидела, что Наполеон, опершись на локоть, внимательно рассматривал широкий синяк, окружавший ее запястье. Догадавшись, о чем он думает, она хотела убрать руку, но он удержал ее и прижался губами к пострадавшему месту. Она ожидала услышать слова сожаления, но он удовольствовался тем, что прошептал:
— Обещай мне, что ты никогда больше не будешь пытаться увидеть этого юношу!
— Как! Вы еще опасаетесь…
— Нисколько! Но я не хочу, чтобы ты его видела… Есть вещи более могущественные, чем самая глубокая любовь.
Она печально улыбнулась. Какой он ужасный человек и как трудно по-настоящему понять его!.. В то время как он сам готовится к новой женитьбе, он требует от своей возлюбленной, чтобы она порвала все связи с мужчиной, виновным только в том, что любит ее. Она уже готова была примириться с этой мыслью, как вдруг у нее возникла одна идея. Ничто даром не дается! На этот раз она согласится, только пойдя на сделку.
— Я обещаю, — сказала она очень ласково, — но при одном условии…
Мгновенно насторожившись, он слегка отодвинулся.
— Условии? Каком?
— Чтобы вы исправили зло, которое я невольно причинила. Воспрепятствуйте его возвращению в эту ужасную Испанию, где он будет убит ни за что на земле, которую ой не знает и не может понять. Пошлите его к барону Сюркуфу. С одним словом, написанным вашей рукой, корсару не составит никакого труда простить его и принять. Он вновь обретет море, любимую жизнь, человека, которому он служил с такой радостью, и гораздо скорее забудет меня!
Наступила тишина, затем Наполеон улыбнулся. Медленно и нежно он потянул Марианну за ухо.
— Бывают моменты, когда мне стыдно за себя, carissima mia, и когда я
