Жюльетта Бенцони - Тибо, или потерянный крест
Молодая королева, которой было всего тридцать лет, умерла вечером, в час, когда из-за крепостных стен осажденного города доносился призыв муэдзинов к вечерней молитве, и епископ Акры, просивший Господа проявить милосердие к этой эгоистичной и легкомысленной душе, возвысил голос, чтобы заглушить голоса неверных. Окружающее пространство заполнили звуки, в которых звучало больше гнева, чем благочестия. У подножия лазурной постели, по которой с тщетным теперь сладострастием рассыпались золотые распущенные волосы, Ги де Лузиньян, припав лицом к ступням жены, душераздирающе рыдал, безразличный ко всему, что происходило вокруг. Он остался там и тогда, когда все остальные вышли, чтобы не мешать служанкам королевы обмыть ее и убрать, он не слышал, как перешептываются созванные к шатру бароны и военачальники.
Кто-то — и это был Симон Тивериадский, муж Эрменгарды д'Ибелин, — произнес:
— Королева Сибилла умерла. Да здравствует королева Изабелла!
А когда граф де Дрё удивленно заметил, что остается король Ги, он-то по-прежнему жив, ему объяснили, что Сибилла была не женой короля, а коронованной королевой, и Лузиньян без нее — никто. Коннетабль Амори, слушавший эти разговоры, нахмурясь и скрестив руки, возразил, что осаждать Акру пришел Ги, а не Изабелла, и он заслуживает того, чтобы оставить ему корону. Но местные бароны ответили на это, что существуют законы королевства, на что он откликнулся так:
— Можно понять, что вы не любите Ги, он сильно провинился, в чем позже раскаялся, но вспомните, за кем сейчас замужем Изабелла Иерусалимская. Неужели вы лишите престола Ги, чтобы посадить на его место Онфруа де Торона, который боится собственной тени и скорее убежит с криком «на помощь!», чем позволит возвести себя на трон? Нам нужен настоящий вождь.
— И это не ваш брат, — отрезал Симон. — Если бы не вы, и его бы здесь не было. Что касается Изабеллы, ей нетрудно будет развестись с Онфруа. В Тире есть человек, который нам нужен. С ним у нас появится новая, сильная и решительная династия. И на следующее утро, когда лагерь христиан облачился в траур, а в лагере мусульман по приказу Саладина воцарилось почтительное молчание, к старой финикийской столице направилось судно, уносившее епископа Акры и наиболее знатных баронов уничтоженного королевства.
Новость уже туда долетела. И пока Монферра, стараясь скрыть блеск глаз под полуопущенными веками, вместе с Балианом д'Ибелином ждал судно в порту, Изабелла вдвоем с матерью затворилась в часовне, где она молила небо избавить ее от этой короны. Изабелла боялась ее, как отравленной чаши, и не слушала мягких уговоров Марии, не понимавшей толком, радоваться ей или огорчаться тому, что ее предположения так быстро сбылись.
И все же Изабелле пришлось открыть двери маленького святилища перед архиепископом и, опустившись на колени, поцеловать кольцо на руке, которой он перед тем ее благословил. Затем она внешне спокойно выслушала горестную весть о смерти Сибиллы и известие о том, что ей предстоит взойти на трон, который прежде занимали ее отец и ее брат. Но, когда речь зашла о расставании с Онфруа де Тороном, молодая женщина возмутилась:
— Неужели вы такого невысокого мнения о браке, монсеньор? Я соединена с моим мужем священными узами, которые не может разорвать даже король.
— Почему же, в некоторых случаях может. Королева должна обеспечить продолжение династии. В глазах Церкви это самое главное. А у вас, хотя вы замужем уже семь лет, все еще нет детей.
— Может быть, в этом нет вины Онфруа? Возможно, это я виновата?
Она готова была взять на себя любую вину, приписать себе любой изъян, лишь бы избежать развода, после которого ее неизбежно отдали бы Конраду де Монферра. Она его боялась, а при одной мысли о том, что ждало бы ее в ночь после свадьбы, ей становилось тошно. И потому она намерена была изо всех сил цепляться за Онфруа, который оставался единственной преградой между ней и столь явным вожделением маркиза. Ее муж был неспособен на жестокий поступок, и его любовь походила на спокойную реку, знакомую и предсказуемую, поэтому никаких неожиданностей опасаться не приходилось. Брак с ним стал надежным убежищем, в котором сжигавшая ее великая любовь могла жить тайно, словно тлеющий под пеплом огонь. Но архиепископ Стефан с улыбкой возразил:
— Все женщины вашего августейшего рода плодовиты, и нет никаких оснований для того, чтобы вы стали исключением. Вина — если вообще можно говорить о вине в этой области, где распоряжаются лишь Бог и природа, может быть возложена лишь на сира Онфруа!
— И все же я останусь с ним! Я отказываюсь расстаться со своим мужем и, поскольку одна лишь корона принуждает меня к этому, я, в таком случае, отказываюсь и от короны! Если вам и баронам королевства так хочется сделать своим государем маркиза де Монферра — пожалуйста!
— Перемена династии без всякой связи с той, которая правит с самого начала? Никто на это не согласится!
— В самом деле? А разве такого никогда не случалось? Когда мой дед Фульк Анжуйский стал королем, он прибыл прямо с Запада, и он был Плантагенетом...
— Но он женился на Мелисенде Иерусалимской, и цепь не прервалась. Вы об этом прекрасно знаете, и я прошу вас подумать еще... во имя вашего народа и Всемогущего Господа. Это прекрасно — любить своего мужа, но для королевы на первом месте всегда должен быть трон.
— Я своего мнения не изменю. Впрочем, не в вашей власти расторгнуть мой брак. Такая власть дана только Его Святейшеству Папе...
— А также представляющему его кардиналу Убальдо. Подумайте еще, прошу вас, и помолитесь, помня об этой огромной армии, которая пришла отвоевывать королевство ваших предков, созданное вокруг Гроба Господня. Они терпят жестокие муки в этом лагере, где болезни истребляют тех, кого не убили воины Саладина и горшки с горящей нефтью, которые сбрасывают на них из Акры. И ваша сестра только что скончалась в великих муках. Неужели все это было напрасно? А теперь я вас оставлю...
И архиепископ удалился, оставив сломленную Изабеллу перед алтарем, на котором горели свечи, и от их пламени казалось, будто разноцветные прожилки на малахитовой с золотом дарохранительнице зыблются легкими волнами. В обрушившемся на нее ужасе молодая женщина естественным образом обратилась к Богу. Она чувствовала, что ее окружили, обложили и осаждают, словно Акру, все эти решения, все эти серьезные причины, государственные и нет, а главное — ее преследует отчаянное желание Монферра завладеть ею и заполучить корону. Один Господь мог ее от него избавить.
Он дал ей, по крайней мере, силы для того, чтобы сражаться, и прежде всего — со своей матерью и Балианом, которому она в ярости бросила:
