Жюльетта Бенцони - Рено, или Проклятие
Длинная худая рука короля указала на Иисуса Христа.
Рено со всей безыскусностью и искренностью рассказал о том, что им довелось пережить, скрыв лишь тайну своего кровного родства с султаном. Король мучительно страдал, когда Рено описывал гибель подлинного Креста и его хранителя, старого отшельника. При упоминании об этом немыслимом кощунстве лицо Людовика выражало такую муку, словно на кресте распинали его самого.
– Почему… Почему вы ничего мне не сказали? – горестно прошептал он.
– Чтобы не помешать великим замыслам короля, который оставил бы их ради того, чтобы найти Крест.
Так считал мессир д’Артуа, и его любимой мечтой было принести самому Крест своему возлюбленному брату.
– Робер, – прошептал Людовик с внезапной нежностью. – Это так на него похоже.
Остальная часть рассказа представляла для Людовика куда меньший интерес. Трагическая гибель Креста заслонила от него все остальные трагедии, хотя предательство тамплиера, отдавшего благородную даму Санси принцу-мусульманину, не могло не произвести на него впечатления. Рено надеялся, что тайна его рождения так и останется тайной, однако совершенно неожиданно пришлось вернуться к этому вопросу. Король внезапно спросил:
– В вашем страстном желании спасти королеву не таилась ли подспудная надежда воспользоваться спасением в своих целях?
– Я не понимаю, что имеет в виду король?
– Не понимаете? Неужели вы посмеете отрицать, что до такой степени влюблены в королеву, что готовы были бы даже подтолкнуть ее к прелюбодеянию?
– Сир! – воскликнул Рено, придя в ужас от той грубой прямоты, с какой заговорил с ним охваченный ревностью супруг, требуя от него перед лицом Господа признания в любви к собственной супруге.
Между тем король настаивал:
– Признавайтесь же! Если вы не признаетесь, вы не только солжете, но и будете отрицать очевидное! Или скажете, что это не ваше?
Тонкие пальцы короля развернули перед Рено маленький свиток с портретом, который у него украл Ронселен. Увидев портрет, Рено успокоился. Правду признать он не боялся.
– Портрет в самом деле принадлежит мне, – согласился он, – но признаюсь, не могу понять, как он оказался в руках Его Величества, потому что Ронселен де Фос украл его у меня, когда заставил копать землю под акацией у Рогов Хаттина…
– Вы переходите границы дозволенного, дерзая задавать вопросы королю. Как у нас оказался портрет, вас не касается. Но вы оскорбите Наше Королевское Величество, если только признаетесь в вашей любви к той, чей портрет вы посмели носить с собой! Так признавайтесь же!
– В чем? В том, что я люблю и чту этот прекрасный образ? Признаюсь от всего сердца, сир, но в моей любви нет и тени оскорбления Ее или Вашего Королевского Величества. На портрете изображена вовсе не Ее Величество королева Маргарита, а моя бабушка, Изабелла Иерусалимская. Ее дочь, а моя мать, Мелизанда Иерусалимская-Лузиньян, принцесса Антиохийская, была рождена от единственной ночи любви с Тибо де Куртене.
– С вашим отцом? Ничего не понимаю.
– Нет, сир, с моим дедушкой. Вся правда должна сегодня воссиять перед королем, и я признаюсь: Тибо де Куртене пожелал признать меня своим сыном… с согласия церкви… чтобы я мог носить имя де Куртене. Он сделал это из любви ко мне, потому что имя моего отца обрекло бы меня на смерть.
– И кто же он? Или его имя даже невозможно назвать?
– На христианской земле – невозможно. Его Величество может судить сам: моим отцом был повелитель Алеппо аль-Азиз Мухаммед. Принц, которому передали даму Санси, оказался моим сводным братом. Он отнесся к нам обоим по-дружески, отпустив нас на свободу…
– Господи, помилуй!
Минуту спустя стражники вновь отвели Рено в тюрьму. Король снова простерся перед алтарем…
Жуанвиль привел Рено в тюремную башню, и он же пришел за ним спустя два дня. Его появление обрадовало Рено. Тем более что сенешаль Шампани пришел лишь со свитком пергамента в руках, а вовсе не со стражниками, что свидетельствовало бы о том, что приговоренного отправят на эшафот. Достойный сеньор рассеял последние сомнения узника.
– Я отведу вас домой, и мы вместе с вами будем дожидаться вечера, а вечером, также не без моих стараний, вас отведут к Его Величеству королю, который вынесет вам свое решение.
– Решение или приговор?
– Его Величество не оказал мне на этот счет доверия. Он сообщил только, что вы должны быть вымыты до блеска и наряжены в лучшее платье.
– К чему бы это?
– Понятия не имею. Должен заметить, что король озабочен и в меру сердит. Вы допустили большую неосторожность, друг мой.
– Неосторожность? А как бы вы поступили на моем месте, получив письмо, в котором говорится, что королеве грозит опасность, в то время как ее супруг-защитник в отъезде?
Испустив глубокий вздох, Жуанвиль почесал затылок.
– Насколько я себя знаю, точно так же, как вы. Единственное, чем могу вас утешить, что я буду рядом с вами и, если понадобится, всегда подам голос в вашу защиту. С некоторых пор наш господин охотно беседует со мной.
– Ну, еще неизвестно, что мне понадобится. А за вашу дружбу благодарю от всего сердца.
Трудно себе представить, до чего обрадовались Жиль Пернон и маленький Василий, снова увидев Рено дома. Жуанвиль, вернувшись домой в ту страшную ночь, рассказал им все, что знал о пожаре, и добавил, что был вынужден отвести шевалье де Куртене в дворцовую тюрьму. С тех пор Пернон с утра до ночи молился, время от времени впадая в ярость, но его вспышки ярости мало отличались от молитв, потому что он ожесточенно сыпал именами святых, всех, каких только знал. Василий весь день сидел на камне напротив башни, где заточили Рено, и сосал травинку.
Радость домашних омрачало неведение: что же ожидает их господина в будущем. Рено, как мог, старался их ободрить. Каково бы ни было решение Людовика, его уж точно не приговорят к смерти, иначе король оставил бы его в тюрьме.
Ближе к вечеру Рено занялся своим туалетом – он уже успел помыться, его подстригли, побрили, и теперь он выбирал себе наряд. Он остановился на боевом облачении – надел кольчугу, а сверху джюпон, украшенный гербом Франции. Жуанвиль очень удивился, увидев Рено в воинском наряде.
– Лучшая одежда для рыцаря – его боевой доспех, – заявил Рено. – И пока меня не лишили чина, я как-никак оруженосец короля!
На этот раз Рено въехал в королевский двор верхом и через главные ворота. Он был удивлен, увидев, как ярко освещен дворец, можно было подумать, что там готовятся к празднику. В коридорах толпились придворные в пышных парадных нарядах. Жуанвиль тоже надел свой самый нарядный плащ из парчи и украсил его драгоценностями. Он успел купить себе новые вместо тех, что выбросил в Нил, когда их окружили мамелюки. Но и он понятия не имел, на какой праздник их пригласили. Он выполнял полученный приказ, и только. А приказано ему было привести Рено к королю и подняться с ним на второй этаж. Когда рыцари поднялись, королевский домоправитель разлучил Жуанвиля с его спутником.
