Вера Крыжановская - Царица Хатасу
Когда же в нем зародилось опасение, что все может быть открыто, Таадар перенес к Сапзару все, что у него было самого ценного.
Таадар вытянулся на ложе в первой комнате, обставленной очень комфортабельно. Подкрепившись вином, он рассказал Сапзару последние происшествия.
— Если бы Хоремсеб остался со мной в этом надежном убежище, я бы не беспокоился о будущем. Но безумец предпочел сделать последнюю попытку сохранить свое положение, и, я думаю, сложит свою голову. Во всяком случае, — со вздохом закончил старый мудрец, — ему известна дорога сюда, где он всегда может в случае нужды укрыться!
На следующий день после этой тревожной ночи, около шести часов пополудни, в Мемфис прибыло несколько лодок с жрецами и солдатами. Это была комиссия из Фив, явившаяся на сутки позже, чем Мэна. Пока Рансенеб, Рома и их товарищи по священному сану отправились в храм Аписа, чтобы посоветоваться с великим жрецом Аменофисом и сообщить ему о разоблачениях Саргона, Антеф с отрядом солдат пошел в крепость передать царский приказ коменданту Мемфиса. Кениамун же остался для размещений флотилии, которая должна была держаться особо и ни с кем не сообщаться. Кроме того, молодому человеку было поручено предупредить Нефтису и наведаться к трещине в стене, чтобы иметь последние известия. На рассвете следующего дня предполагалось форсировать вход во дворец.
Кениамун поднимался по лестнице в улицу, ведущую от реки к центру города, как вдруг, к великому своему удивлению, увидел Хартатефа. Тот с мрачным видом шел рядом с закрытыми носилками, которые осторожно несли четыре здоровенных раба. Кениамун тут же подошел и хлопнул Хартатефа по плечу.
— Я думал, что ты все еще на своем посту, — сказал он после первых приветствий. — Что это ты так таинственно несешь, прости за нескромный вопрос?
— В носилках лежит раненая женщина, которую мои люди в эту ночь вытащили из Нила. Я везу ее в Фивы, куда возвращаюсь сам.
Не дожидаясь позволения Хартатефа, Кениамун с любопытством приподнял занавеску носилок. При первом же взгляде, брошенном внутрь, он побледнел и отшатнулся, вскрикнув глухим голосом:
— Изиса!
— Ты знаешь эту женщину, беспрестанно бормотавшую имя Хоремсеба? — оживился Хартатеф.
— Да, знаю! Не в Фивы, а в храм Аписа ты должен немедленно ее отнести. Ты спас главного свидетеля.
— Я возвращался вчера ночью, как вдруг мне послышался слабый стон на воде. Я приказал остановиться и осветить вокруг себя. Тогда мы увидели эту женщину. Она уцепилась за доску, которую выпустила из рук в тот самый момент, когда мы ее заметили. Мои люди вытащили ее. Когда она была уже в лодке, я разглядел, что она серьезно ранена. Пока я перевязывал ее раны, она открыла глаза и пробормотала: «Не убивай меня, Хоремсеб!»
Одобряя совет Кениамуна, Хартатеф отнес свою находку в храм, где жрецы оказали Изисе всевозможную помощь. Несколько часов спустя сильно взволнованный Кениамун донес, что Нефтиса вышла из дому еще ночью и с тех пор не возвращалась.
Первые лучи солнца только начали золотить горизонт, когда солдаты оцепили дворец Хоремсеба и блокировали дверь, выходящую на Нил. Жрецы во главе сильного отряда стали стучаться в ворота, выходящие к городу. Долго одно мертвое молчание было ответом на их стук. Решили было уже ударами топора проложить себе дорогу, как внутри отодвинулись засовы и, весь дрожа, показался молодой негр. Его тотчас же схватили. Но на все вопросы он отвечал только одно, что ничего не знает и что с прошлой ночи начальник евнухов Хамус, управляющий Хапзефа и все смотрители куда — то исчезли. Что касается самого господина, то он его никогда не видел.
С ужасом и удивлением комиссия убедилась, что управляющий, все евнухи и смотрители мертвы. Не было сомнения, что они были отравлены, так как на их телах не было ни малейших следов насилия, ни малейшей раны. Несчастные, казалось, спокойно спали. Тогда жрецы приказали, чтобы все живые существа во дворце собрались на одном из дворов. «Мы ничего не знаем, мы певицы и танцовщицы господина», — повторяли пленницы. Другие, употреблявшиеся для грубых домашних работ, никогда не переступали за ограду, отделявшую от них дворец. Только несколько мужчин заявили, что прошлой ночью их водили в сад для разрушения какой — то каменной постройки, но скоро эта работа была отменена. Что же касается личной прислуги князя, то вся она без исключения была нема и даже частью глуха. От них ничего нельзя было добиться, и жрецы готовились уже продолжать свой осмотр, когда из толпы вышел один мальчик. Склонившись к земле, он начал чертить пальцем различные знаки.
— Ты умеешь писать? — воскликнул удивленный Рансенеб, затем, подняв юношу, он ласково прибавил:
— Мы дадим тебе таблички. Напиши, если можешь, все, что ты знаешь о своем господине.
Писец подал все необходимое для письма, и мальчик быстро набросал: «Прошлой ночью Хоремсеб убежал в Сэс с женщиной по имени Нейта».
В сопровождении молодого раба жрецы и воины проникли в таинственное жилище, где Хоремсеб так долго скрывал от всякого нескромного взгляда свою праздную и преступную жизнь, свои оргии и убийства. Дворец почти утратил свои особенности. Воздух был очищен от удушливых ароматов. Самые драгоценные вещи исчезли, и разряженные слуги не скользили больше по пустынным комнатам. Тем не менее, царская роскошь меблировки, причудливая архитектура, фантастическое и совершенно неповторимое убранство на каждом шагу поражали взоры посетителей.
Через террасу, где Хоремсеб так часто слушал пение и мечтательно созерцал красоты природы и куда Хамус привел к нему некогда Каму, невинную жертву, заменившую Нефтису, комиссия проникла в сады. Все убедились, что здесь тоже произошли громадные перемены со времени побега Саргона. Павильон мудреца и таинственное растение исчезли бесследно.
Наконец, полуразрушенная пирамида окончательно убедила жрецов и чиновников, что Хоремсеб пытался уничтожить и изгладить все видимые следы преступлений.
Когда солдаты очистили вход в пирамиду, заваленный кирпичами и оторванными каменными плитами, жрецы и военачальники прошли вовнутрь.
Здесь перед ними предстал во всем своем ужасном величии колоссальный идол хеттов — кровавое божество, так дерзко проникшее в самое сердце победоносного Египта, чтобы на протяжении многих лет питаться кровью его детей.
— А! — вскрикнул Аменофис со сверкающим взором. — Нечестивый святотатец! Так вот истинная причина твоего пренебрежения ко всем религиозным обрядам! Сколько раз напоминал я ему, что он обязан исполнять свой долг по отношению к богам. Теперь я понимаю, почему он оставался глух к моим увещеваниям, Но Озирис, утомленный его преступлениями, открыл истину.
