Симона Вилар - Обрученная с розой
Славная женщина говорила еще и еще, вовсе не задумываясь, слушают ли ее молодые люди или целуются в тени широких листьев пальмы.
На следующее утро звон колоколов и птичьи хоры вновь разбудили влюбленных. Анна распахнула одностворчатое окошко, восхищаясь сиянием нового дня, насыпала славке зерен. Впереди долгий день, и лучше всего его провести в окрестностях Бордо.
Весь мир, казалось, пребывал в весеннем ликовании. В голубой лазури звенели жаворонки, зеленели тучные пастбища, извилистая Дорога вилась вокруг холмов, покрытых виноградниками. В садах распускались ранние розы, у реки серебрились оливковые деревья. Среди заросших плющом обломков римских колонн прыгали козы и наигрывал на свирели пастух.
Виноградные лозы касались одежды и лиц Филипа и Анны, в вышине кружил ястреб. Анна болтала без умолку, и Филипу казалось, что за эти несколько дней она рассказала ему всю свою жизнь. Он словно наяву увидел ее красавицу сестру Изабеллу, заметив про себя, что эта обожаемая Анной леди, по-видимому, весьма властная особа; и одноглазого оруженосца графа Уорвика, в походах нередко заменявшего девочке няньку, – порой, устав от ее причуд, он давал ей глотнуть неразбавленного вина из фляги, чтобы она угомонилась и уснула; и чопорных наставниц маленькой Анны, которых этот бесенок частенько доводил до слез; и даже уродливого карлика Ланселота – давнего шута Невилей, знавшего бездну сказаний и легенд, без чьей сказки маленькая Энни не могла Уснуть.
О ее отце был особый разговор. Майсгрейв узнал не грозу Англии, всемогущего Делателя королей, а нежного и заботливого отца, готового просидеть ночь напролет у изголовья прихворнувшей дочери, способного, отложив в сторону меч и. дела государства, возиться с Анной, втолковывая ей азы правописания.
О себе Филип говорил скупо. Но Анне необходимо было знать о нем все, поэтому она беспрестанно теребила его, засыпая множеством вопросов. Постепенно у нее составилось представление об угрюмом, полном враждующих чужаков пограничном крае, о высоком замке на скале, о преданной дружине, нетерпеливом предвкушении схватки и пьянящей радости победы.
О да, таким она и представляла себе своего воина, столь же прохладного и отстраненного, как и его земля, и тем изумленнее глядела на него, когда он подсоблял гиеньскому крестьянину поправить покосившуюся изгородь, щелкал для деревенских ребятишек пальцами орехи, влезал на дерево, чтобы вернуть в. гнездо выпавшего птенца.
Тогда рушилась броня суровости и невозмутимости, его глаза становились мягкими, в улыбке появлялись беспечность и добродушие, никогда прежде не замечаемые ею. Исчезла и глубокая морщина между бровей, залегшая, словно годы пережитых невзгод.
К полудню они оказались на опушке леса у выложенного круглыми плоскими камешками источника: хрустальная струя, едва слышно звеня, сбегала в крохотный бассейн. Вода была ледяная, со сладковатым привкусом. Пологий склон холма пестрел полевыми цветами, и Анна долго бродила по нему, сплетая соцветия и стебли в венок. Филип полулежал, облокотясь об упавший ствол, глядел на нее, задумчиво пожевывая соломинку. Плыли многоярусные, похожие на замки облака, где-то далеко в деревне звонил надтреснутый колокол. Вокруг не было ни души, и, казалось, весь мир принадлежит только им двоим.
Филип поднялся и пошел к Анне. Заслышав его шаги, она подняла взгляд. Тень от венка падала на ее лицо, полные губы улыбались. Он обнял ее, и несколько долгих минут они целовались. Кружилась голова – от солнца, от простора, друг от друга… Пахнущий медом огромный букет Анны выпал из ее ослабевших рук. Филип легко подхватил девушку на руки и унес в сумрак и прохладу леса…
Уже начало смеркаться, когда они, усталые и счастливые, неспешно возвращались в город. Неожиданно позади раздались голоса и звуки рожков.
– Дорогу, Дорогу! – кричали нарядные всадники, отгоняя в сторону прохожих и груженные поклажей телеги.
К Бордо продвигалась пестро цветная кавалькада всадников на великолепных лошадях. Простолюдины срывали с голов колпаки:
– Карл Гиеньский! Карл Гиеньский, наш славиый.герцог, возвращается с охоты!
Блестящий кортеж приближался. Шитые золотом одежды, смех, ржание коней, яркие перья на шляпах всадников, длинные шлейфы дам, роскошная сбруя и дорогое оружие – все было ослепительно, все вызывало восхищение. Тщедушный герцог Карл скакал впереди всех на поджаром караковом жеребце, за ним следовала вереница красавиц в замысловатых головных уборах.
Анна невольно подалась вперед. Ее наряд горожанки, Представлявшийся ей таким очаровательным, сейчас настолько померк в ее глазах, что она не могла сдержать невольный возглас досады.
– Нам пора, – сказал Филип и весь оставшийся путь пребывал в задумчивости.. Ночью он проснулся словно от толчка.
– Письмо… – бормотал он. – Письмо! Поистине он совсем обезумел. Он дал клятву вручить Уорвику письмо короля Эдуарда! Вручая футляр с посланием, брат короля сказал: «Ваш путь будет и опасен, и долог. Всякое может случиться в дороге, и задержки неизбежны, но чем скорее вы доставите письмо графу, тем большую услугу окажете своему королю».
Майсгрейв обхватил руками голову. Послание Эдуарда IV покоится на дне сундука, стоящего у окна… Итак, он погубил в пути лучших из своих людей, совратил юную дочь графа Уорвика и преступил клятву… Этот узел надлежало рассечь одним ударом. Завтра же в путь!
Он посмотрел на Анну. Она спала, уткнувшись в подушку, и по ее спине скользил лунный луч. У Филипа дрогнуло сердце. Всему конец. В его жизни больше не будет счастья. Долг и любовь боролись в его душе. Где взять мужества, чтобы обречь себя на вечную разлуку с той, которую даровал ему по милости своей Господь?
Он долго лежал, глядя в пустоту и мрак. Но даже и тогда, когда его поглотил сон, не пришло успокоение. Ему снились вооруженные всадники, несущиеся на него. Он пятился, прижимая к себе письмо короля, пытался нащупать меч, но не мог, так как был наг. Всадники все надвигались, вырастая как башни, от топота их коней сотрясалась земля. «Письмо! – вопили они. – Письмо!» Он хотел бежать, но не было сил, ноги не слушались. Всадники же проносились мимо, хохоча и почему-то выкрикивая: «Хватайте короля! Письмо у него!» – «Оно у меня!» – хотел крикнуть Филип, но язык не повиновался ему. Наконец возник воин на коне, покрытом клетчатой попоной. «Бери девчонку, но отдай письмо!» Его шлем треснул, под ним оказалось лицо горбатого Глостера.
Филип бросился прочь, волоча за собой Анну. Он оказался в толпе, пробился в первые ряды и увидел, как палач заносит топор над головой короля Эдуарда. «Ты получил девчонку!» – хохотал Глостер, и Филип вдруг понял, что с ним не Анна, а Элизабет. «Отвези письмо! – молила она. – Я буду ждать тебя всю жизнь. Одного…» Топор сверкнул, начав опускаться. «Остановите казнь!» – молил Филип. Но ему уже протягивали окровавленную голову, которая улыбалась и подмигивала ему. Он глухо, по-звериному, закричал. Перед ним было лицо Анны. Она повторяла:
