Айрис Джоансен - Горький вкус времени
– И больше ничего?
– Ближе к концу какое-то… покалывание. – Катрин поспешила ободрить мужа:
– Но ты не сделал мне больно. Я знаю: ты был очень осторожен.
– Недостаточно. Мне надо было потянуть подольше. Я пытался, но… – Его губы скользнули по ее уху, и голос вдруг зазвучал хрипло. – Я слишком давно люблю тебя, Катрин.
– Почему ты так огорчен? Я же говорила, что, думаю, ты…
– Добрый и мягкий. – Франсуа крепко прижал Катрин к себе. – По-моему, я слишком нетерпелив.
– Что-нибудь не так? Я должна была сделать что-то еще?
– Нет, я просто благодарен господу, что ты меня не боишься. – Франсуа нежно поцеловал Катрин. – Ну, ничего, в другой раз. А на сегодня достаточно.
* * *– Ты пришла. – При виде Нана Сарпелье Дюпре почувствовал прилив острого наслаждения. Он не был уверен, что Нана послушается его, даже при том, что это означало бы вызвать недовольство графа. В течение последних недель Дюпре пристально следил за ней и знал, что она, не задумываясь, прыгнет в постель к любому понравившемуся ей мужчине. И тем не менее она казалась исключительно независимой натурой. – Заходи. – Дюпре отступил, и Нана вошла в комнату. – Я, разумеется, ждал тебя. Ты виделась с Эчеле?
– Я же сказала вам, что не смогу быстро связаться с ним.
– Сгодится и завтра. – Дюпре закрыл дверь и оглядел Нана. – Сними плащ.
Нана послушалась. Плащ она бросила на стул.
– Мне это не нравится, Дюпре.
– Но ты же любишь лишние деньги, которые дает тебе граф.
– Каждой женщине надо что-то есть.
– Есть и другие нужды, которые надо удовлетворять. – Дюпре уселся на стул с подушками и оперся рукой на стоявший рядом стол. – И ты, конечно, представляешь, что в своем нынешнем состоянии мне приходится испытывать некоторые трудности с женщинами. Не так-то просто уговорить их доставить мне удовольствие.
– Насколько я понимаю, девок в Пале-Рояле мало волнует, как выглядит мужчина, лишь бы у него были деньги в кармане.
– Но они не могут дать мне того, что нужно. Прежде у меня была избранная любовница, и она была совершенно великолепна. Она была актрисой в «Комеди Франсез». Камилла Кадо. Возможно, ты слышала о ней?
Нана покачала головой.
– Она была немного похожа на тебя. Высокая, рослая, с пышной фигурой. Она изумительно подходила для моих целей.
– В таком случае предлагаю вам вернуться к ней.
– О, я не могу. Пока я был в Испании, она завела другого любовника, а когда я попытался заставить ее передумать, отказалась меня слушать.
– Возможно, вам удастся уговорить ее, чтобы она поняла, какую ошибку делает, отказывая такому поистине восхитительному мужчине, как вы.
– Сарказм не допускается, – заявил Дюпре. – Ясно, что мне придется обучить тебя так же, как я обучил ее.
– Вряд ли стоит тратить на это время, если ваша Камилла уже…
– Камилла мертва. – Дюпре улыбнулся, увидев потрясенное лицо Нана. – Я просто не мог допустить, чтобы она ложилась в постель к другому мужчине. Это бы осквернило роль, которую она играла.
– Роль?
– Я же сказал тебе, что она была актрисой. – Дюпре указал на большой шкаф у стены. – Там ты найдешь платье и парик. Они принадлежали Камилле, но я уверен, что тебе они тоже подойдут. Надень их.
Нана в ужасе уставилась на него. Что это еще за игры?
– Ну, давай же, ты ведь ни за что не пришла бы сюда, если бы не собиралась мне подчиняться. Нана подошла к шкафу.
– Вы уже решили, каким способом избавиться от мальчика-короля?
– С помощью яда, наверное. На улице Марата аптекарь с удовольствием окажет мне любую услугу. Яд оказался бы надежным и разумным средством, его мог бы выбрать и Робеспьер, а у меня уже нет сил для физической борьбы.
– Королю всего восемь лет. Он не будет бороться за трон, достаточно…
– Я не хочу говорить о короле. Надевай платье.
Спустя двадцать минут Нана стояла перед Дюпре в розовом парчовом платье, запихивая собственные русые волосы под искусно уложенный седой парик.
Дюпре глядел на нее и чувствовал, как в нем нарастает возбуждение.
– Великолепно, – задыхаясь, произнес он. – В тебе есть сила, какой никогда не было у Камиллы. – Он сунул руку в карман и вынул маленькую серебряную табакерку. – Наклонись. Последний штрих.
Нана с деревянным лицом склонилась над Дюпре.
Он открыл табакерку, осторожно вынул мушку в форме сердечка и прикрепил ее рядом с левым углом ее рта.
– Ну вот, теперь ты просто совершенство. – Руки Дюпре дрожали, когда он закрывал табакерку и снова клал в карман. – Встань передо мной на колени.
Поколебавшись, Нана подчинилась.
– Прекрасно. Теперь слова. Ты должна произносить их очень искренне, иначе я буду недоволен.
– Что за слова?
В голосе Дюпре появились высокие жеманные нотки:
– «Рауль, обещай мне, что мы всегда будем вместе. Ты мамин родной, сладкий мальчик. Я больше никогда не буду тебя наказывать».
Нана повторила слова.
Ладонь Дюпре с треском ударила ее по щеке.
– Искренне! Еще раз.
Глаза Нана излучали гнев, недоумение, презрение. Ей не сразу удалось справиться с бушующей яростью. Она несколько раз глубоко вздохнула. И через несколько минут повторила слова.
– Уже лучше. А теперь скажи: «С моей стороны было так нехорошо сажать тебя в деревянный ящик с этими гадкими существами».
– С моей стороны было так нехорошо сажать тебя в деревянный ящик с этими гадкими существами.
Дюпре наклонился к Нана, все еще стоявшей на коленях у его стула, дыхание вырывалось из его груди с короткими сильными всхлипами.
– «Умоляю тебя, прости меня».
– Умоляю тебя, прости меня. – Нана подняла голову и увидела лицо Дюпре, искаженное до неузнаваемости от наслаждения. Ее мутило от отвращения к этому жалкому выродку.
– Повтори.
– Умоляю тебя, прости меня. – Нана с минуту помолчала. – Это все?
– О нет. – Дюпре улыбнулся, его глаза сияли от удовольствия. – Есть много чего еще. Ты можешь поцеловать мне руку.
* * *Следующим вечером за ужином Катрин старательно избегала заговаривать с Людовиком-Карлом и сосредоточилась на том, чтобы понравиться Симонам. К своему удивлению, она обнаружила, что это не такая уж сложная задача. Как и говорил Франсуа, они были грубыми, неотесанными людьми, не слишком большого ума, однако казались добродушными. Из них двоих Катрин предпочла женщину ее мужу. Мадам Симон была коренастой, плотной, маленькой женщиной с тяжелым мужеподобным лицом в веснушках, однако у нее была теплая улыбка, и она, казалось, по-настоящему привязалась к мальчику.
И только когда мужчины уселись за карты, а мадам Симон взялась за шитье у очага, Катрин отважилась как бы невзначай подойти к Людовику-Карлу, читавшему у окна.
