Достоин любви? - Гэфни Патриция
Рэйчел полностью разделяла его скептицизм. Подчиняясь какой-то необъяснимой прихоти, лорд д’Обрэ поставил ее во главе целого штата прислуги, хотя прекрасно знал, что нет на свете существа, менее пригодного для этой должности, чем она. Любой из ее новых подчиненных, включая мальчика на побегушках, в обязанности которого входила чистка обуви и заправка ламп маслом, справился бы лучше.
Но если она потерпит провал, то лишится не только работы. Два дня назад в Тэвистокской тюрьме Рэйчел приняла решение и не изменила его, хотя с тех пор много чего случилось. Если она снова окажется в тюрьме, она найдет способ наложить на себя руки.
* * *Себастьян пришпорил своего гнедого жеребца и направил его по краю еще не вспаханного поля, прислушиваясь к щебетанию луговых пташек, дружным хором приветствующих наступление весны. Красота апрельского утра выманила его из дому и заставила добраться почти до самых Дартмурских болот. Он повернул назад, лишь когда заслышал карканье ворон на голых каменных глыбах, вылезающих тут и там из зыбкой болотной почвы подобно черепам древних великанов. В первый раз он отправился на прогулку один после отъезда Лили, ни на минуту не отпускавшей его от себя. Она была не в состоянии переносить одиночество. Ее постоянно надо было развлекать.
Скот совсем недавно выгнали на зеленые пастбища, и новизна ударила в голову истосковавшимся в зимних загонах животным: едва не волоча по земле вымя, полное молока, тучные коровы носились вскачь по курящимся весенними ароматами полям, словно малые телята. Прямо у них под ногами невозмутимо паслись стада мохнатых, меченных охрой овец. Находясь в приподнятом состоянии духа, Себастьян несколько раз останавливался, чтобы поговорить со встречным пастухом или фермером. Его арендаторы, все, как один, были почтительны без раболепия. Новый землевладелец внушал им скорее любопытство, чем священный трепет. Под их внешней приветливостью угадывалась чисто крестьянская настороженность: они смотрели на него изучающе, словно говоря себе: «Поживем — увидим». Он решил, что такое отношение вызвано полным провалом двух его предшественников (кузена Джеффри и его отца, Эдуарда Верлена), а также его собственной нелестной славой, вселившей тревогу в незамысловатые души этих людей.
«Незамысловатые души»… Это прозвучало, пожалуй, несколько покровительственно, но именно так, если не хуже, Себастьян и его друзья обычно отзывались о представителях низших сословий, 'особенно о тех, кто в поте лица зарабатывал себе на хлеб. Только теперь он впервые задумался над тем, сколько в этих словах высокомерия.
К югу от Уикерли, там, где Главная улица, выбегая за околицу, пересекалась с дорогой на Тэвисток, он повстречал своего управляющего. Холиок уверенно сидел на невысокой коренастой местной лошадке, такой же крепкой, выносливой и надежной, как он сам. Увидев хозяина, он сказал: «Доброе утро» — и приподнял истрепанную фетровую шляпу.
— Куда путь держите, Уильям?
— В кузницу Суона, милорд. Хочу поговорить о той бороне, что мы решили заказать.
— Сперва проводите меня немного, будьте добры. Мне надо кое-что у вас спросить.
Холиок покорно кивнул и повернул лошадь. Они пустились шагом по неширокой, засыпанной прошлогодней листвой аллее, ведущей к Линтон-холлу.
— Вы родом из Девона, Уильям? — начал Себастьян, подавшись вперед, и потрепал по загривку гнедого.
— Да, сэр. Мой отец служил управляющим в Линтоне до меня.
— Вот как? Я этого не знал. Выходит, вы прожили в Уикерли всю свою жизнь?
— Никогда не бывал восточнее Эксетера, западнее Тэмера и южнее Плимута.
Такая простодушная гордость прозвучала в этих словах, словно Уильям Холиок считал свое замкнутое существование добродетелью, ставившей его на порядок выше тех бездельников, что шляются без толку по всему свету. А может, так оно и есть? — подумал Себастьян.
— Уильям, я нанял новую экономку, — продолжил он, немного помолчав.
— Я с ней уже познакомился сегодня утром, милорд.
— Правда? И что вы думаете?
— Милорд?
— Какое впечатление она на вас произвела? Она справится? Может, нам следует позаботиться о своей безопасности, пока она в доме?
Легкомысленный тон явно пришелся управляющему не по вкусу.
— Думаю, она справится, милорд, но надо дать ей время освоиться. Пока что она совсем еще сырая.
Он хочет сказать «неопытная», догадался Себастьян, хотя сам придавал слову «сырая» иное значение, когда речь шла о миссис Уэйд: она была незакаленной, незащищенной, чувствительной, как свежая рана.
— Говорят, она убила своего мужа, — небрежно обронил он. Холиок хмыкнул.
— Да, так говорят.
— А этот Уэйд, он из местных?
— У него был большой дом на полдороге между Уикерли и Тэвистоком, милорд.
— На какие доходы он жил?
— В точности не знаю, но вроде бы владел на паях рудниками. И это не все, были у него и другие занятия. Он заключал сделки. Кажется, вел какие-то общие дела с мэром.
Себастьян обдумал услышанное.
— Должно быть, он был намного старше своей жены, когда они обвенчались.
— Угу, — пробурчал Уильям.
— Шум, наверное, поднялся страшный, когда его убили.
Уильям промолчал.
— Как он был убит?
— Его забили до смерти кочергой.
Себастьян выругался сквозь зубы, в ужасе глядя на Холиока.
— Она призналась? Неужели не было сомнений в ее виновности?
— Сомнения были. И она не признала себя виновной.
Управляющий немного помолчал, потом добавил с явной неохотой:
— Ее бы повесили, если бы не обстоятельства.
— Какие обстоятельства?
У Холиока была привычка вытягивать уголки губ в некоем подобии полуулыбки, когда вопрос требовал размышлений, или когда он пребывал в нерешительности, или чувствовал себя смущенным. В эту минуту он, похоже, испытывал все три состояния сразу.
— Насколько я припоминаю, они были женаты всего с неделю. У него была дочка, школьная подружка миссис Уэйд, Лидией ее звали. Она и сейчас живет в Уикерли под присмотром своей тетушки, вдовы по имени миссис Армстронг.
«Разрази меня гром!» — мысленно простонал Себастьян. Он не просто нанял в экономки женщину, признанную виновной по суду в мужеубийстве, но, как оказалось, семья ее жертвы живет по соседству! Черт бы побрал Вэнстоуна, почему он не предупредил его?
Однако Уильям еще не закончил свою мысль.
— На суде, — продолжал он медленно, как будто каждое слово давалось ему с трудом, — выяснилось, что у мистера Уэйда были некоторые… гм… странности.
— Странности?
— Склонности. Неестественные по своей природе. Можно сказать, он был не вполне нормален в своих пристрастиях. К тому же ей было всего восемнадцать. Поэтому ее осудили на каторжные работы, а не на виселицу. По крайней мере так тогда говорили. И это все, что мне известно, милорд.
Больше из него ничего нельзя было вытянуть. У моста через речку он повернул свою терпеливую коротконогую конягу и потащился обратно в деревню. Себастьян собирался после полудня отправиться в Тэвисток, чтобы посмотреть, какие развлечения предложит ему этот город, но передумал и остался дома на весь день. Его мысли были заняты новой экономкой.
5
Стояла весна 1856 года. На второй неделе после Пасхи лондонский сезон был в полном разгаре. К этому времени все его знакомые с головой ушли в водоворот торжеств, придворных балов, концертов и скачек. За всю свою сознательную жизнь Себастьян еще не пропустил ни одного лондонского сезона, если находился в это время в Англии. Не то чтобы кружение мишурной карусели доставляло ему какое-то особое удовольствие (нет, оно давно уже ему приелось), просто больше делать было нечего.
Но в этом году, сам себе удивляясь, он не поехал. «Сяду на поезд в среду», — говорил себе Себастьян, но следом за средой приходил четверг, а он оставался на месте, утешаясь мыслью о том, что поедет в пятницу, однако всякий раз что-то расстраивало его планы. То у него руки не доходили, то он забывал предупредить Приста, чтобы тот собирал чемоданы. Апрель сменился маем, а Себастьян, так и не приняв никакого определенного решения, оставался в деревне.
