Кэти Хикман - Алмаз
— Сестра! — послышался голос позади.
— Что?..
— Это я!
Аннетта обернулась. Никакого мужчины и в помине не было — только суора Урсия согнулась пополам от хохота.
— Урсия! Во имя всех святых, какой бес тебя надоумил? — задыхаясь от гнева, спросила жертва.
— Ну конечно же, это шутка! — Суора хохотала от души. — Ты бы видела свое лицо!
Вытирая глаза, Урсия вылезла из-за каменной скамьи. К ее платью пристали листья и паутина.
— И что тут смешного? — спросила Аннетта, нервно щупая горло. — Ты меня до смерти напугала!
Она присела на землю в тени изгороди и сняла с головы покрывало.
— Прости, я не хотела. — Урсия подошла к Аннетте и села рядом. — Ты так раскраснелась! Все в порядке?
— Да, только надо успокоиться. — Аннетта провела рукой по волосам. Ветерок приятно ласкал лицо и шею.
— Ах, Урсия! Я и не подозревала, какая ты сильная!
— А ты сопротивлялась, как тонущая кошка!
— Я думала…
— Что ты думала?
— Что это тот мужчина…
— Какой мужчина?
— Ну, которого я видела в гондоле. У него еще подзорная труба была, точно такая же, как у Старой Фурии.
— Решила, что он здесь?
— Он проник в сад через вход для послушниц. Я пошла следом.
— Видела его в саду?
— Нет, но слышала разговор мужчины и женщины в маленьком гроте рядом с фонтаном. — Аннетта махнула рукой на изгородь. — Ты ведь тоже здесь была, неужели не слышала их?
— Нет, я искала тебя, — пожала плечами Урсия. — Наверно, из-за жары голоса почудились. — Она погладила Аннетту по руке и протянула ей покрывало. — Вот, держи. Лучше надень, и пойдем. Уже давно звонили к молебну, Старая Фурия взбеленится, если опоздаем.
ГЛАВА 8
Аннетта хорошо знала суору Пурификасьон, поэтому не удивилась, когда через некоторое время младшая аббатиса вызвала ее к себе.
— Знаешь, зачем ты здесь?
— Нет, суора.
— Нет, преподобная суора…
— Нет, суора Пурификасьон…
Девушка не сводила глаз с маленького распятия, висящего справа на стене позади монахини.
— Простите, сестра, но я всегда думала, что мы должны обращаться «преподобная» только к аббатисе. Меня ввели в заблуждение? — немного помолчав, почтительно спросила Аннетта. — Если так, то прошу извинить.
Младшая аббатиса несколько минут молчала. Непокорная клирошанка слышала тихий свист, будто та вдыхала через зубы. «Если те еще остались в ее благородном рту», — злорадно подумала девушка. Подняв глаза, она увидела, что губы собеседницы беззвучно шевелятся. Никакие молитвы, поклялась себе Аннетта, не помогут Старой Фурии провести ее.
Суора Пурификасьон продолжала размышлять. Через некоторое время она с напыщенным видом прошла мимо монахини и встала у нее за спиной. Тишину нарушало лишь нетерпеливое постукивание трости с серебряным наконечником по полу.
Когда младшая аббатиса наконец заговорила, Аннетта едва не подпрыгнула от неожиданности.
— Похоже, сегодня у нас были незваные гости.
— Незваные гости?
— В саду.
— В саду?
— Ты, сестра, ничего не знаешь об этом возмутительном происшествии?
Аннетта молчала.
— В саду побывал монаркино, — продолжила суора Старая Фурия. — Растоптал клумбу сестры Аннунчиаты, сломал несколько веток ее любимой груши, перелезая через стену. И оставил на память вот это.
На каменный пол у ног бывшей карие приземлилась мужская кожаная сандалия.
— Монаркино?
— Да. Уверена, ты не раз слышала это слово, сестра. Мужчина, который склоняет монахинь к плотской связи.
— К плотской связи?
— Ты шокирована? Конечно нет, суора. Только не ты. — Губы Пурификасьон вытянулись в некое подобие улыбки.
Возле ног что-то зашуршало. Аннетта опустила глаза: младшая аббатиса поддела наконечником трости подол ее платья и немного приподняла. Показался край запретных вышитых туфелек. На мгновение воцарилась тишина. С той стороны лагуны доносился колокольный звон. Пробили час.
Суора Пурификасьон обошла послушницу и снова встала перед ней. Монашеское покрывало обрамляло идеальный овал лица, кожа, несмотря на возраст, белоснежная, почти лишенная морщин. «Когда-то и она была красавицей», — с удивлением подумала Аннетта. Черные глаза испанки были прикрыты бледными набухшими веками, такими тяжелыми, что казалось, ей стоит огромных усилий смотреть на мир.
— Появление… монаркино, как вы его называете, никак не связано со мной, — наконец произнесла девушка.
— Тебя видели.
— Где?
— В саду.
— Я хожу туда размышлять и молиться, как все, — сверкнула глазами Аннетта. — Незнакомца там я не встречала. А если кто-то осмеливается утверждать обратное — это ложь.
Суора Пурификасьон долго молчала.
— Знаешь, я на это не соглашалась, — наконец сказала она.
— Не понимаю, о чем вы. — Бывшая служанка валиде решила не поддаваться на провокацию. По крайней мере, пока.
— О твоем возвращении на столь выгодных условиях.
— Что за условия?
— Ты попала в наш монастырь простой конверсой, младшей послушницей. А теперь хочешь принять постриг, стать клирошанкой, как девушки из лучших семей Венеции! Ты! Простолюдинка, которая…
Последние слова были произнесены почти шепотом. Аннетте не хотелось выслушивать оскорбления, поэтому она перебила:
— Прошу прощения, если чем-то обижу вас, сестра, но, как вам наверняка известно, на то есть разрешение самой аббатисы. Я сделала монастырю крупное пожертвование. Сам патриарх повелел… — Девушка осеклась, пытаясь найти подходящее слово. — Сам патриарх напомнил нашей аббатисе, что все равны перед Господом.
— Размеры твоего пожертвования к делу не относятся. А вот твое знание мирской жизни, сестра, не соответствует…
— Что значит — не соответствует? — нахмурилась Аннетта.
Беседа приняла неожиданный оборот.
— А что мне оставалось делать? Я воспитывалась здесь с детства. Вы прекрасно знаете, что мне некуда идти.
— Ты нарушаешь обет бедности…
— И думаю, я в этом не одинока. — Аннетта многозначительно посмотрела на трость с серебряным набалдашником.
— Сбиваешь юных сестер с пути истинного. С тех пор как ты вернулась, они дерзят, не соблюдают субординацию. Даже Евфемия, которая всего лишь конверса. Ты подаешь им дурной пример.
— Но я…
— Нарушаешь все правила: держишь еду и напитки в келье, сестры приходят к тебе шить и читать. Вы спите во время молитвы и перешептываетесь в церкви. Дружбе, суора Аннетта, здесь не место, — закончила проповедь суора Пурификасьон.
