Мария Хэдли - Царица царей
Она представила, как он, неприкаянный, скитается по пещерам. Он с трудом пробирается на Прекрасный Запад[10] без нее. Они досконально распланировали свою жизнь и смерть. Все оказалось напрасным.
Она влачит свое существование здесь.
Но обряды связали Антония с Египтом. Возможно… Клеопатра вдруг обнаружила, что ничего больше не знает наверняка. После трагедии в мавзолее не осталось ничего незыблемого и непреложного. Чья преисподняя предъявит на Марка Антония свои права? Как поступят с ним боги, когда он будет в их власти? Кого он оскорбил?
Она проводила взглядом легионеров, уносивших прочь ларец с прахом мужа. Спустя мгновение они исчезли. Она осталась в темноте наедине со стражниками, которые должны отвести ее обратно во дворец.
Клеопатру охраняли в ее же собственной опочивальне. И она ожидала, когда император изъявит наконец собственную волю.
За дверьми чеканил шаг по мраморному полу караул. Поступь эхом отзывалась у Клеопатры в голове. С царского ложа содрали роскошное убранство из опасения, как бы она не повесилась на простынях. Но ее это не волновало. После смерти Антония она ни разу не спала и не ела.
В ее рассудок просачивалась зыбкая тьма. Вероятно, она стала безумна? Может, заклятие и Сохмет являлись плодом ее воображения? Перед глазами вспыхнула ослепительная в своей кошмарности картина. Клеопатра в грязной льняной рубахе, босая и всклокоченная, бредет по бесконечным пыльным дорогам. Затем, обессилев, ничком падает на обочине. Плоть ее рвут на части стервятники. Птицы не обращают внимания на то, что она еще жива. Жалкая, исходящая криком оболочка… Вот какую память оставит она потомкам: не о годах ее правления, не об ее отчаянной защите Александрии от римлян. Они не вспомнят о ее чистой любви к Антонию…
Безумная царица Клеопатра.
Она распахнула одеяния и провела пальцами по животу. Кожа — совершенно гладкая. От ножа, который вошел в ее плоть чуть ниже ребер, не осталось и следа. Клеопатру знобило, как в лихорадке, но ее тело было невредимо. Сказать то же самое о собственной душе она не могла.
Что-то было не так. Она явно чувствовала, но затруднялась определить причину.
Всю ночь она пролежала с широко открытыми глазами. Каждый звук казался стократ усиленным, а темнота ослепляла.
На рассвете шестого дня после гибели Антония она распахнула ставни и стала наблюдать за восходом солнца. Когда-то это было ее излюбленным удовольствием. Она надеялась найти в старой привычке утешение. Небо цвета индиго постепенно окрашивалось бледным золотом. Однако едва первый луч показался из-за горизонта и упал на ее лицо, она вздрогнула от жгучей боли. Клеопатра ахнула и отскочила в глубь покоев.
Потом опять с опаской подставила пальцы к свету. Кожа мгновенно запузырилась, будто ее окунули в кипящее масло. Клеопатра отдернула руку и прижала ее к груди. Глаза сильно заслезились. Шипя от боли, она захлопнула ставни.
Неужели она оскорбила не только дочь Ра, но и самого божественного отца? Не распахнуть ли окно и дать солнцу убить себя?
Нет. Обожженная рука исцелялась с пугающей скоростью. На месте волдырей красовалась здоровая ровная кожа.
Похоже, боль способна только временно искалечить ее. Чтобы успокоиться, Клеопатра решила считать удары сердца, но не обнаружила их.
Она прислушалась к себе еще раз. Тщетно. Там, где всегда было движение и песня, все стихло. Осталась пугающая пустота.
Богиня забрала ее сердце. Ее душу. Ка.[11]
Клеопатра забилась в угол, дрожа от ужаса. Даже если она умрет, ей будет запрещен вход в царство мертвых. Ведь ее сердце должно быть взвешено по всем правилам!.. И она не сможет последовать за Антонием. Она представила, как ее везут на лодке к Острову Огня. Осирис начнет судить ее. Что она предложит ему? У нее нет оправданий.
Она затаилась в темноте, вслушиваясь в тишину, чувствуя зияющее ничто в груди.
Наконец, в покои допустили служанок. Ирада и Хармиана убрали волосы царицы и расписали ее лицо перед аудиенцией у императора. Девушки поднесли ей зеркало из полированного металла, чтобы Клеопатра взглянула на свое отражение. Она была бы прекрасна, если бы не запавшие щеки и яркие отметины от клыков Сохмет на горле.
Клеопатра ахнула при виде незнакомки, которая смотрела на нее из блестящей полированной поверхности.
Эта женщина жаждала убить всех до единого во дворце, поняла она. И каждого в городе. Пальцы Клеопатры шевельнулись, объятые странным огнем. Нечто чужое внутри нее желало уничтожить мир и, пожалуй, было вполне на это способно.
Оно пощадит только себя.
Она услышала нарастающий звук. Глухой гул рвался с губ и перерос в рев разрушительной силы. Он мог стереть с лица земли Александрию. Затем из самых глубин сознания кто-то заговорил с ней.
«Ты моя», — произнес голос, сумрачный и сияющий, как ночь.
Клеопатру начал бить озноб. Откуда такие мысли? Чей голос украл слова Антония? Перед глазами проносились видения: реки крови, разрушенные города. Она не хотела их видеть.
Обеспокоенная Хармиана коснулась царицы.
— Вам нехорошо, госпожа? — спросила она.
Клеопатра распрямилась, а по позвоночнику расползались щупальца пламени. Усилием воли она заставила себя не шевелиться. Безумие. Она не должна поддаваться. Клеопатра пощупала лоб. Она полагала, что у нее жар, но кожа оказалась холодной, как мрамор.
Ирада принялась невесомыми движениями касаться ее век. Нанесла на них переливчатый зеленый порошок из истолченных священных насекомых и подвела ресницы сурьмой.
— Безупречно, — произнесла девушка, но, когда она принялась красить ледяные губы Клеопатры кармином, то слегка нахмурилась.
Ирада и Хармиана в четыре руки заплели ей волосы. Обе переглянулись при виде серебристой пряди, появившейся после смерти Антония.
«А ведь я — уже не юная девушка», — подумала Клеопатра. Тридцать восемь лет созерцал ее бог солнца Ра. Сейчас она ощущала себя древней старухой, однако не приблизилась к могиле. Она будто застыла во времени и сравнялась возрастом с двумя молодыми служанками. Смерть не желала ее забирать.
— Он — ваш, госпожа, — произнесла Хармиана, складками драпируя тонкое льняное одеяние на груди Клеопатры. После она поправила лазуритовые серьги и диадему царицы наиболее выгодным образом. — Ваш Цезарь был из того же рода, что и он. У них схожие вкусы. Ни один мужчина не устоит перед вами и вашей улыбкой.
— Вы очаруете его, как покорили и всех остальных, — подхватила Ирада. Она аккуратно нанесла по капле благовонного масла за каждое ухо Клеопатры и припорошила ее обнаженные плечи золотой пудрой. Служанки почему-то позабыли то, чему стали свидетельницами в мавзолее. Или же были слишком преданы царице, чтобы напоминать о запретном заклинании.
