Евгения Марлитт - Синяя борода
Значительная часть букового леса, находившегося за домом и покрывавшего довольно крутой склон горы, принадлежала тете Варе.
Зауэр невероятными долголетними усилиями проложил сквозь дико растущий кустарник узенькую дорожку, которая со временем сделалась его слабостью. Надворная советница утверждала, что все множество булыжника, укреплявшего дорожку, он принес постепенно в карманах своею сюртука. Дорожка вела к прекрасному высокому буку на вершине горы, под которым была устроена дерновая скамейка. Это произведение своих рук он с невыразимым пафосом называл «аллеей». Его морщинистое лицо озарялось улыбкой, когда молодые девушки после чая отправлялись по его дорожке на гору подышать свежим горным воздухом.
Однажды утром, в воскресенье, Лили вошла в лес. Она еще ни разу не была одна на горе и была очень недовольна всякий раз, когда бессмысленная болтовня и громкий смех приятельниц нарушали торжественную тишину и таинственную прелесть леса. Сегодня ей хотелось быть там наверху в то время, когда в городе будут звонить к обедне, почему она и постаралась отговориться от посещения церкви с тетей Варей. Затворяя калитку, она невольно взглянула на окна соседней башни, занавески которых были в движении. Очевидно, кто-то быстро отошел от окна, когда она на него взглянула, — вероятно, бедная пленница, которая, может быть, с завистью следила за молодой девушкой, быстро поднимавшейся в гору.
Скоро Лили была на самом верху и сидела на скамейке. Великолепный бук стоял уединенно, как часовой, впереди леса; короткая сухая трава покрывала очень крутой в этом месте скат горы. Солнце, ярко освещавшее горный хребет и поля, не осушило еще утренней росы. Внизу на городских крышах лежали тени, и в воздухе стояла воскресная тишина; но на очагах, должно быть, кипел освежающий утренний напиток, так как из труб поднимался легкий дымок и тоненькими струйками тянулся к старой мрачной колокольне, до которой уже добрался солнечный луч, и в ту же минуту раздался в воздухе первый удар колокола. Голуби и галки поднялись с крыши колокольни с ужасным криком; с минуту они еще кружились над городом, потом пронеслись у самых ног Лили и опустились на поле.
Лили следила взглядом за их полетом, потом стала рассматривать ближайшие предметы. Около скамейки лежал большой обломок скалы, давным-давно оторванный, вероятно, весенней водой от вершины горы и уже покрывшийся густым мягким мохом; по нему карабкались длинные веточки ежевики, а у самого основания, куда редко попадали солнечные лучи, росла трава, среди которой мелькали нежные лесные цветочки. Мох, покрывавший камень, кишел жуками и другими насекомыми, которые, казалось, не имели никакого понятие о том, что сегодня праздник, и спокойно двигались под листьями ежевики. Лили наклонилась и задумчиво наблюдала этот маленький мирок с его делами и заботами. Она не слыхала даже, как сзади нее что-то затрещало и зашуршало, как будто кто-то сильной рукой раздвигал кусты, тем более, что мягкая почва скрывала приближающиеся быстрые шаги.
— Не разглядывайте так развалины — древние германцы [18] их, и потому они могут дурно подействовать на вас, — раздался сзади нее шутливый голос Синей бороды.
Если бы под ней вдруг разверзлась земли, она не взволновалась бы так, как от неожиданного появления этого человека; но несмотря на сильный испуг, охвативший ее, она в первую минуту осталась неподвижной.
— Я согласен, — продолжал он, облокачиваясь рукой на спинку скамьи, — что и камни могут говорить, но разве это мешает выслушать и умоляющего о том человека?
И в самом деле, как убедительно мог он просить! Лили еще не смотрела на него, и все-таки не сомневалась, что в то время, когда он пытался шутить, взгляд его, полный гнева и вместе с тем нежности, покоился на ней. Теперь все дело было в том, чтобы навсегда избавиться от этих непонятных чар. Предостережение тетки и ее собственные смелые предположения стояли перед ней, как начертанные исполинскими буквами; она встала и хотела, ничего не отвечая, с легким поклоном пройти мимо него, но невольно взглянула на него мельком. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы удержать девушку, но во всей его осанке было столько величия и гордости, что она невольно замедлила шаги и опустила глаза под его испытующим взглядом.
— Решаясь вторично заговорить с вами, я рассчитывал на вашу доброту, — сказал он. — Я не отважился бы на это, если бы не знал вас... Но я знаю, что вы с улыбкой отвечаете на ребяческие вопросы старика, который приходит каждую неделю за милостыней к надворной советнице Фальк, с неистощимым терпением выслушиваете его жалобы и стараетесь утешить его; я знаю, что вы охотно слушаете разговоры старых приятельниц вашей тетушки и любезно отвечаете им, когда они заговаривают с вами, я знаю также, что вы любите добродушно подшутить над окружающими вас и смеетесь так мило и сердечно, как может смеяться ребенок, не имеющий понятия о том, что такое ненависть и вражда! Я знаю... но к чему все эти доказательства? Довольно того, что вы стараетесь скрывать это... Но я мечтатель и притом имею слишком высокое мнение о себе, а потому и приписываю все это недружелюбие фамильной ненависти. Я видел, что вы пошли на гору, и последовал за вами, чтобы напомнить вам, что вы должны ответить еще на один вопрос, который я заменяю просьбой быть посредницей между мной и надворной советницей Фальк и помирить нас.
Он говорил серьезно и выразительно, и ей казалось, что ее в первый раз в жизни серьезно, но справедливо выбрали... Но кто был он, осмелившийся потребовать от нее отчета в ее неведении? Его доказательства испугали и рассердили ее в одно и то же время: каким образом узнал он все это? Неужели он вводил справки о ней? И теперь, опираясь на свое шпионство, осмеливается рассчитывать на ее доброту! Предостережение тети Вари снова шевельнулось, в ее душе, а вместе с этим промелькнул и образ таинственной незнакомки. Ока откинула назад голову с выражением упрямства и противоречия, избегая в то же время смотреть в лицо «непрошенного наставника», а потому и не видела радостной улыбки, появившейся на его лице. Чтобы доказать ему, что она не придает никакого значения его «великодушному» поручению, она возразила ему небрежно и с легкой иронией:
— Для подобной миссии надо обладать значительным мужеством. Имея такие точные сведения обо мне, вы должны, прежде всего, знать, что я не отличаюсь храбростью и питаю отвращение к безуспешным просьбам. Я понимаю, что с моей стороны невежливо отклонить вашу деликатную просьбу, но я знаю, что не осмелюсь произнести перед тетей Варей вашего имени, не говоря уже о том, чтобы ходатайствовать о прощении и забвении.
