Кейси Майклз - Невеста Единорога
— Воспитанные дамы никогда не дерзят. Дульцинея, — торжественно заявила мисс Твиттингдон, усевшись на другой стул и поправляя платье на своем длинном, нескладном теле. — А теперь подними подбородок — правильно, вот так — и сложи руки на коленях. Гостям не следует показывать твои ногти, обкусанные до самого мяса. И не говори ни слова, моя дорогая. Я, как твоя наставница, отвечаю за эту встречу. Как ты думаешь, джентльмен из Лондона любит красное? Надеюсь, что да. Я собираюсь покрасить волосы под цвет тюрбана. Его мнение — мнение человека, вращающегося в высших кругах общества, — сослужит мне добрую службу. Ты со мной согласна?
— Ферди утверждает, что он палач, — заметила Каролина, сложив руки так, чтобы не были заметны искусанные ногти. — Возможно, ему понравится, если вы покрасите свои волосы в черный цвет.
— О Господи! — воскликнула мисс Твиттингдон, качая головой так сильно, что ее алый атласный тюрбан сполз вперед, закрыв один глаз.
Каролина закусила губу, зная, что, если она засмеется, ее смех может легко превратиться в слезы.
Моргану трудно было поверить, что он действительно находится здесь — в маленьком захламленном кабинете владельца лечебницы для сумасшедших. Еще труднее было ему смириться с тем, что его сопровождала грязная, привыкшая сквернословить ирландка по имени Персик, которая ела руками, когда они остановились на ночлег в близлежащей гостинице, а затем продефилировала во двор, задрала юбку, широко расставив ноги, и испражнилась рядом с закрытой каретой, как бродячая собака, задирающая ногу возле дерева.
— Вот те на! Совсем неплохо для психушки, не правда ли, ваша милость? Ей Богу, глоток этой жидкости мне не повредит.
Это замечание прервало течение мыслей Моргана и вернуло его к действительности. Он посмотрел на Персика: женщина находилась возле стола, на котором стоял бочонок с бренди.
— Вы очень обяжете меня, если сейчас же уберете свои грязные лапы подальше от бочонка, мисс О’Хенлан.
Персик состроила гримасу, но отошла.
— Незачем так раздражаться, ваша милость: я хотела сделать всего один маленький глоток. Бифштекс, который подали в гостинице, был жестким, как подошва, и горло у меня пересохло, как старая кость.
Морган сидел, выпрямившись и закинув ногу на ногу. Женщина весь день испытывала его терпение, но он сдерживался.
— Я уверен, что во дворе есть уборная, где вы можете помочиться. Вот и ступайте туда. Уверен, что теперь обойдусь без вашей помощи.
Персик с важным видом пересекла комнату и встала перед ним.
— Вы в этом уверены, ваша милость? А я уже сказала, что Каролина не станет разговаривать с вами, если я ее об этом не попрошу. А зачем я буду ее просить, если до сих пор не знаю, что у вас на уме? — Тут она немного смягчилась. — Наша Каролина действительно богата? Мне всегда казалось, что в ней есть что-то особенное. Я ее воспитала — и воспитала как надо. Я кормила ее из своей тарелки. Без меня у нее не было бы ни одного шанса выжить, и вы это знаете. А теперь, ваша милость, самое время поговорить о вознаграждении.
Морган проигнорировал это замечание.
— Где пропадает этот Вудвер? Карлик посоветовал мне подождать его здесь. Но у меня нет времени: если я пробуду здесь слишком долго, то могу и сам оказаться в числе пациентов этого заведения. — Он повернулся и посмотрел на Персика, пытаясь понять, почему эта женщина гордилась тем, что поместила девушку в такое место. — Сумасшедший дом. Как вам пришло в голову отправить Каролину в этот притон?
— Я сделала это, потому что в округе не оказалось лучшего места, где графские дочери могли бы получить воспитание, — съязвила Персик, уперев руки в бока. — Скажите, куда еще могла я ее поместить. В местный работный дом? Каролина не протянула бы там и двух недель.
— Х-мм.
Морган повернулся и взглянул на карлика, который вошел в комнату:
— В чем дело? Вы не нашли Вудвера?
— Нет, не нашел, что и неудивительно, поскольку я его не искал, — торжественно ответил карлик и ухмыльнулся. — Но я сообщил мисс Манди о вас и об ирландке. Вы можете подняться наверх, если она пойдет с вами, — сказал он, кивнув на Персика своей большой головой. — Что натворила Каролина, сэр? Дело касается апельсинов?
Морган встал, взял со столика свою шляпу, перчатки и пальто.
— Нет. Дело, которое я должен обсудить с мисс Манди, не имеет ничего общего с апельсинами, хотя вы заинтриговали меня, мистер…
— Хезвит. Фредерик Хезвит. Но вы можете называть меня Ферди, раз пришли сюда не по поводу апельсинов. И не по поводу того свертка с одеждой. Но на старьевщика вы похожи ничуть не больше, чем на зеленщика. За какое преступление вы хотите наказать Каролину?
— Значит, ловкость рук не изменила нашей Каролине? — радостно спросила Персик, подойдя к Ферди и потрепав его по голове. — Я обучила ее всему, что она теперь умеет. Я оказалась неплохой наставницей, хотя сама уже потеряла сноровку. Проклятый ревматизм, знаете ли. Иначе с чего бы стала я работать с подкидышами? Только не потому, что Мери Магдалину О’Хенлан волнует судьба этих несчастных крошек. Если что ее и волнует, так это крыша над головой и сухая койка — вот и все, что мне теперь нужно. Ну и, конечно, вознаграждение за добрые дела. Давай, малыш, веди меня к Каролине.
Морган взглянул на потолок с облупившейся краской и мысленно проклял своего умершего дядю, который, скорее всего, ухмылялся сейчас в преисподней, безмерно, наслаждаясь ситуацией, в которой оказался его племянник. Затем он последовал за Персиком и Ферди; они вышли из кабинета и направились к широкой лестнице.
Поднимаясь наверх, маркиз достал из кармана часы и очень удивился, обнаружив, что сейчас всего четверть шестого. Ему казалось, что прошла целая вечность с того момента, когда он встретил Персика у ворот сиротского приюта в Глайнде, в пятнадцати милях отсюда.
Но теперь наконец настал тот вожделенный миг, когда он окажется лицом к лицу с Каролиной Манди, с предполагаемой леди Каролиной Уилбертон, которая, будучи трехлетним ребенком, бесследно исчезла с места жестокого и загадочного убийства ее родителей.
Моргану было всего пятнадцать лет, когда он увидел юную леди Каролину в первый и последний раз. Он мало что запомнил, кроме светлых локонов и острых локтей девочки, один из которых вонзился ему под ребро, когда он, по просьбе своей матери, пытался взять ее на руки, чтобы унести подальше от пруда. Это случилось, когда Морган и Джереми с родителями гостили в Уитхеме.
Он ясно вспомнил графа и его прекрасную молодую жену. Он испытал тогда пылкое юношеское увлечение графиней. Весть о ее ужасной смерти пришла к нему в октябре, в школе; его страсть перешла в длительную меланхолию, в результате которой Морган сочинил единственные в жизни стихи, посвященные его Великой Любви.
