Патриция Райс - Много шума вокруг волшебства
– Да, я обладаю кое-какими художественными способностями. Не угодно ли войти?
Женщина кивнула и перешагнула через порог, и Синда поспешно положила ситцевую подушечку на деревянную скамью перед камином.
– Я как раз готовила чай. Вы не возражаете?
– Чай? Да, отлично, благодарю вас. – С помощью горничной женщина неловко опустилась на сиденье. – Боюсь, слабое состояние здоровья заставило меня забыть о приличиях, и я вам не представилась. Я леди Мелинда Рочестер.
Рочестер?! Синда едва не выронила чайник и схватила полотенце, чтобы скрыть дрожь в руках.
– Добро пожаловать, миледи, – отозвалась Синда. – Я Люси Джонс. – Няня называла ее Люси, и короткая фамилия Джонс показалась ей вполне подходящей, когда она подбирала себе псевдоним.
Занятая кипячением воды и завариванием чая, для чего она щедро всыпала несколько полных ложек чая, Синда вдруг сообразила, что бедная художница, которая якобы считает каждое пенни, вряд ли должна угощать чаем своих гостей, но было уже поздно исправлять ошибку.
Передав гостье чашку из тонкого фарфора с душистым чаем, Синда уселась напротив и стала терпеливо ждать продолжения разговора. Виконтесса действительно выглядела очень слабой, и она не хотела ее торопить.
– Вы… Не могли бы вы… – Гостья бросила беспомощный взгляд на рисунок, прикрепленный к мольберту. – Я слышала, вы очень талантливы. Простите, а вы быстро работаете?
Сдержав удивление при этом вопросе, Синда неторопливо отпила чаю.
– Это зависит от характера заказа, миледи. Работа маслом занимает много времени, писать углем гораздо быстрее, а акварель хороша только для некоторых сюжетов.
Женщина застонала от огорчения.
– Ах, мне так хотелось бы иметь картину маслом, большую картину, на которой была бы изображена моя дочь в Голубой гостиной. Или сидящей на траве среди подстриженных деревьев… Или в оранжерее, где Лоренс… – Она подавила готовое вырваться рыдание, и горничная поспешно протянула ей носовой платок.
– Видите ли, я не умею писать портреты, – с сожалением сказала Синда, которой не хотелось причинять этой женщине еще большие страдания. Кто знает, не проявится ли на портрете ее дочери какое-нибудь предзнаменование новых несчастий, ожидающих семью.
Изящным жестом виконтесса промокнула глаза платком, и в ее голосе вновь послышалась решимость.
– Наследник моего мужа находится сейчас в Лондоне. Он пытается там добиться согласия пэров на то, чтобы выгнать нас из дома.
Ну что за негодяй! Как он смеет так обращаться с этой милой женщиной и ее детьми?!
– Мне хотелось бы иметь на память картину этого дома, хорошо бы с нашими любимыми собаками, – продолжала леди. – Я не знаю, когда он вернется, не знаю, позволит ли он нам забрать что-либо из дома.
Люсинда задумалась. Осмелится ли она ступить на территорию, принадлежащую мужчине, который только и думает о том, чтобы отомстить ей? Прежняя тихоня Люсинда при одной мысли об этом затаилась бы в своей комнате.
Но теперешняя Люси с ее рыжими волосами только засмеялась про себя. Пусть сэр Тревельян попробует ее остановить!
Начало октября
Продвигаясь бешеным галопом по аллее, Трев сыпал ругательствами на всех языках, чтобы выпустить пар. Мик вышел навстречу ему из конюшни. Соскочив с измученного жеребца, Трев отодвинул кучера в сторону и сам стал прохаживать лошадь. Ему нужно было остыть не меньше, чем Рексу.
– Ну что, приняли они ваши бумаги? – будничным тоном поинтересовался Мик, забирая поводья.
– Думаю, они не приняли бы меня, даже если бы я поднял отца из могилы!
– А вы вежливо говорили с ними, а?
– Чертовски вежливо! Предъявил им письменные показания, данные под присягой свидетелями брака. Показал им обручальное кольцо отца и письма, которыми обменивались мои родители и в которых называли друг друга мужем и женой. Но их свадьба состоялась почти сорок лет назад в заброшенной деревушке да еще в далекой стране. Они не подписывали брачного контракта, церковь в браке не участвовала, и поскольку и мать и отец уже умерли и не могут подтвердить, что их брак состоялся по свободной воле, поверенные деда назвали их брак тайным и, таким образом, недействительным. Все это вздор, пустая болтовня! Представители парламента обещали, что их адвокаты в свое время рассмотрят мое дело. Знаю я, что значит – в свое время! – Трев стиснул зубы и стремительно зашагал вперед. – Поэтому я нанял собственных стряпчих, которые будут наседать на их адвокатов, пока они не изучат мои документы.
– Верно, это вы верно решили! Играть в их игры, уж лучше и не придумаешь. – Мик решительно кивнул. – А вы сидели с ними в кофейнях, пили с ними? Улыбались их дочерям?
– Каким еще дочерям! Они не позволили бы мне и на милю к ним подойти. Ведь все уверены, что это я убил Лоренса! – И Трев снова разразился проклятиями.
– А тут без вас вдова наняла художницу, – с напускным безразличием сообщил Мик.
Трев резко остановился.
– Какую еще художницу?
Мик продолжал размеренно шагать рядом с лошадью, которую вел в поводу.
– Довольно симпатичную девушку. Говорит, что она тоже вдова. Она рисует оранжерею.
– Оранжерею?
У Трева при одной мысли о художниках сводило скулы.
– Ага. Да еще притащила туда собак. – Обветренному грубому лицу Мика трудно было придать выражение невинности, но голос его звучал совершенно беззаботно.
– А у этой художницы имеется имя?
– Я слышал, ее называют Люси. Миссис Люси Джонс. А что? Приятное простое имя для молодой женщины. Раз уж вас интересуют художницы, я подумал, может, и эта подойдет.
Трев готов был предъявить счет за все свои несчастья одной конкретной любительнице пачкать холсты красками. Предоставив Мику позаботиться о жеребце, он стремительно направился в сторону оранжереи, где намеревался отыскать художницу.
Зарисовывая лениво развалившихся на полу оранжереи спаниелей перед высокими окнами, Люсинда благодарила Создателя за свой мирный нрав. В противном случае она поискала бы хорошую палку для того негодяя, который намеревался выгнать из дома виконтессу с дочерью.
Пока сэр Тревельян наводил ужас на лондонское общество, леди жила в постоянной тоске и тревоге. Как же несправедливо устроен мир, если несчастная вдова может потерять свой дом только потому, что, возможно, вынашивает не сына, а дочь!
Но даст Бог, у виконтессы родится мальчик, а тем временем и граф поправится, и наглый внук останется ни с чем.
Синде неприятно было думать, что у романтического героя, портрет которого она написала, оказалась душа подлеца и негодяя, но тогда, в галерее, Она заметила холодный взгляд сэра Тревельяна. Он выглядел человеком, способным пустить в ход шпагу. Разумеется, он не раз ею пользовался. Ведь он был пиратом и убивал людей! Как можно ожидать от него чего-нибудь хорошего?
