Маргарет Макфи - Благородный разбойник
Он засмеялся.
— Мне надо идти. Придется оставить вас наедине с вашими размышлениями.
Они снова смотрели друг другу в глаза.
— Посидите со мной, — сказал Нед, впервые в жизни поддавшись внезапному порыву. Его глаза дерзко призывали Эмму согласиться.
Он увидел, как взгляд Эммы снова скользнул по его брови со шрамом, казалось лаская ее, и нарочно выгнул бровь с самым коварным видом.
Эмма улыбнулась.
— Хорошо, но только совсем недолго. — Она расправила юбку и села на скамейку.
Нед опустился рядом с ней.
Где-то рядом гудела пчела. Вверху на ветке пел черный дрозд.
Взгляд Эммы оторвался от доков и переместился на старинную фабрику. Потом скользнул по облупленной, выщербленной стене на дорогу с ошметками конского навоза.
— Зачем вы здесь? — спросила она.
— Я здесь вырос. Это напоминает мне о детстве.
— Суровые места.
— Не для слабонервных, — согласился Нед. — Дети здесь быстро взрослеют.
— Думаю, да.
На какое-то мгновение оба размышляли над сказанным. А потом забыли об этом, поддавшись мирной красоте утра и открывавшейся перед ними панораме.
— Красивый вид, — заметила Эмма, глядя на море поверх доков, в которых сновали рабочие.
Нед повернул к ней голову, недоумевая, не шутит ли она.
— Мужчины, занятые полезным делом, всегда выглядят красиво, — хрипло произнес он.
— Я не думала об этом, — с улыбкой ответила она. — Этот вид напомнил мне картины Каналетто. — Ее глаза снова обратились к старинной фабрике. — От некоторых его работ тоже веет величием старинных руин.
— Не знаю. Я никогда не видел картин Каналетто.
— Думаю, они бы вам понравились.
— Возможно.
Говоря эти слова, Эмма не отрывала глаз от полуразрушенного здания.
— Рухнувшие остатки былого величия. Слева на крыше гнездятся голуби. Мой отец называет их крылатыми крысами.
— В крысе больше мяса.
Она засмеялась, как будто это была шутка. Но Нед не шутил. Он думал о том, сколько раз крысиное мясо означало для него границу между голодом и смертью.
— Когда-нибудь здесь все изменится, — сказал он. — И место рухнувших остатков былого величия займет созданное заново.
— Но тогда из стен уже не смогут расти фиалки.
— Это сорняки.
— Не сорняки, а самые нежные из цветов. Они всегда растут на старых садовых стенах. Я точно знаю. — У нее сделалось такое лицо, как будто она вспомнила о чем-то, и это воспоминание доставляло ей боль и радость одновременно.
Эмма повернулась к Неду. Он смотрел на нее так, будто видел самую суть ее натуры.
— Я запомню это, Эмма де Лайл, — сказал он, не сводя с нее пристального взгляда.
«Мужчина может прожить всю жизнь и не встретить такую женщину, как Эмма де Лайл», — снова шепнул ему внутренний голос.
Они смотрели друг на друга с неприкрытой искренностью. И казалось, весь окружающий мир растаял.
Нед наклонился и поцеловал ее. Прямо посреди этого прекрасного солнечного дня.
Эмма была такой нежной, такой милой. От нее пахло летом и солнцем, а под этим запахом таился аромат женщины.
Он целовал эту прекрасную женщину нежно, чувствуя, как она отвечает на его поцелуй. В нем вспыхивало и разгоралось желание. Его поцелуй становился все крепче, руки обхватили ее, и их тела инстинктивно прильнули друг к другу. Нед сгорал от желания, ощущая близость ее бедер и мягкое прикосновение грудей. Рука Эммы, скользнув к нему под куртку, гладила ткань рубашки на груди в том месте, где билось его сердце.
Но потом ее ладонь уперлась ему в грудь, отстраняя его.
Их губы разомкнулись.
— День в самом разгаре, Нед Стрэтхем! — Щеки Эммы вспыхнули. Ее глаза потемнели от страсти и потрясения. — Нас могут увидеть.
Нед вскинул бровь со шрамом.
Эмма покачала головой, словно укоряла его. Но потом улыбнулась и встала со скамейки.
Он встал вслед за ней.
Послышалось насвистывание, и из-за угла показалась фигура мужчины, катившего по дороге тележку с рыбой. Эрни Бриггинс — один из лучших клиентов «Красного льва».
— Доброе утро, Нед.
Нед кивнул в ответ.
Глаза Эрни с любопытством уставились на Эмму. Он едва сдержал улыбку.
— Доброе утро, Эмма.
— Доброе утро, Эрни. — Щеки Эммы сделались пунцовыми.
Эрни не останавливаясь продолжил свой путь, оставив после себя запах трески и устриц да негромкую трель своего свиста.
Эмма молча подняла брови и посмотрела на Неда с таким видом, будто хотела сказать: «Ну вот, я же предупреждала».
— Лучше я провожу вас домой, пока к вам не пристали другие разбойники.
— Спасибо, но мне будет спокойнее, если я пойду одна. Оставайтесь здесь и наслаждайтесь видом. — Эмма пристально посмотрела Неду в глаза. — Я настаиваю. — Она сделала шаг назад. Улыбнулась и повернулась, чтобы уйти.
— Эмма…
Девушка остановилась. Оглянулась назад.
— На следующей неделе меня не будет в городе. Я должен уехать по делам. Но я вернусь.
— Вы так пристрастились к портеру?
— Похоже, я пристрастился к чему-то еще, — тихо ответил он. — Когда я вернусь, нам надо будет поговорить, Эмма.
— Звучит очень серьезно.
— Так оно и есть. — Помолчав, Нед спросил: — Вы будете меня ждать?
Ее глаза тихо и внимательно смотрели на него.
— Я никуда не уезжаю, Нед Стрэтхем.
Еще секунду они серьезно и упорно смотрели друг на друга.
— Я буду ждать, — тихо сказала она.
Они улыбнулись друг другу, и Эмма пошла своей дорогой.
Нед смотрел, как она уходила, растворяясь в лучах солнечного света, пока совсем не скрылась из вида.
«Мужчина может прожить всю жизнь и никогда не встретить такую женщину, как Эмма де Лайл». Но только не Нед.
В красивом новом платье даже в Мейфэре Эмма казалась бы на своем месте. Нед улыбнулся и, взяв шляпу, отправился в длинный путь через весь город.
Письмо пришло на следующее утро.
Эмма стояла в своей комнате, залитой золотым солнечным светом, держа в руках сложенную и скрепленную печатью бумагу. Улыбка, со вчерашнего дня не сходившая с ее лица, исчезла.
Ей пришлось отдать драгоценный шиллинг из их накоплений, чтобы заплатить мальчику-почтальону, но это пожертвование было добровольным. Эмма продала бы и свои башмаки, и последнее приличное платье, лишь бы получить это письмо и то, что могло в нем содержаться.
Ее охватило возбуждение, как перед боем. Сердце понеслось галопом.
Бумага была белой и дорогой, на лицевой стороне изящным почерком черными чернилами было написано имя ее отца. Но имя отправителя отсутствовало, и красная восковая печать не давала ключа к разгадке.
