Луиза Аллен - Помолвка виконта
Десима проводила щеткой и гребнем по шее лошади длинными резкими движениями. Эдам наблюдал как зачарованный. У нее были сильные руки, она не гладила шею щеткой, а массировала кожу и мускулы.
Сильная, уверенная, высокая, по-своему женственная. Эдам смотрел на нее и сравнивал с богиней или амазонкой с длинными ногами и пышной гривой волос.
— У него холодные ноги. — Нагнувшись, Десима проводила руками по ногам Лиса. — Вроде бы он вчера ничего не растянул.
— Отлично. — Эдам не знал, что и сказать.
— Вы уже закончили с другими? Я не прочь позавтракать. — Это была не жалоба, а всего лишь веселое замечание.
— Нет, осталось полторы лошади. — И шагнул назад, чтобы покончить с работой. Он молился, чтобы каким-нибудь чудом миссис Читти появилась, прежде чем ему станет известно о Десиме что-нибудь еще привлекательное.
— Я обгоню вас, — сказала она. — Как зовут вашу вторую охотничью лошадь?
— Аякс.
— Давайте посмотрим, кто первый доберется до хвоста Аякса.
Смеясь. Эдам двинулся вперед. Они встретились в стойле Аякса.
Десима оказалась прижатой к плечу Аякса — мощный корпус лошади не поддавался ее спине. Эдам оказался прямо перед ней — в его глазах был насмешливый вызов.
Его рубашка была расстегнута на шее, демонстрируя дразнящий блеск темных волос; закатанные рукава обнажали сильные мускулистые руки, поднятые в притворной угрозе. Ее словно обдало жаром мужского тела, с его возбуждающим запахом свежего пота и кожи.
Десима подумала, что она никогда в жизни не видела более «мужского» зрелища. Внезапно она осознала, что не может совладать с собой, играя с непонятными ей силами, и выставит себя в глупом свете, что бы ни произошло дальше.
— Вы выиграли. Пойду готовить завтрак. — Она очень надеялась, что ее уход из конюшни выглядит достойно.
Глава 6
— Посмотри на себя! — сердито пробормотала Десима, глядя в зеркало.
Нос у нее был розовым, а щеки красными. Проклятые веснушки выступали так, словно каждую нарисовали чернилами. Волосы растрепались, а лицо казалось изможденным бессонницей. Сейчас она выглядела на все свои двадцать семь лет, если не больше. Десима скорчила себе рожу и поморщилась, глядя на свой рот. Ей давали понять, что широкий рот — не худшая из черт ее лица, а всего лишь одна из многих, но это не помогало. «Рыбьи губы» — так называли ее младшие кузины, когда они были детьми.
Как она могла подумать, что способна превратиться в уверенную независимую женщину, которая сама определяет свой образ жизни? Возможно, такое достижимо, но не за один день и одну ночь, не в компании светского мужчины, который был слишком джентльмен, чтобы смеяться над ней.
«Он смеется надо мной, — бормотал жалобный внутренний голос. — Он находит меня забавной». «Как ты нашла бы забавным ребенка, подражающего взрослым», — отозвался другой, циничный голос. Вчера вечером ей не нужен был бренди, чтобы у нее закружилась голова, — она и так была пьяна от свободы, возбуждения и чувства опасности, поэтому вела себя как… как дура.
Десима вытерла руки полотенцем, сбросила шаль и нашла фартук. Бекон, хлеб, одно яйцо. Для троих достаточно, но Бейтс, должно быть, уже проснулся и голоден.
Нож, хлебная доска, вилка. Что нужно для приготовления бекона? Вероятно, сковорода.
Он может в любую минуту вернуться и поинтересоваться, почему она вдруг убежала.
К счастью, когда задняя дверь открылась, на тарелке уже лежали подрумяненные тосты, а на сковороде шипел бекон.
Десима стояла спиной к двери, наливая горячую воду в кофейник.
— Все сделано, — весело сказал Эдам, как будто она не убежала сломя голову от игры, которую сама затеяла. — Бекон пахнет отлично.
Десима поспешно выложила его на тарелку, пока он не почернел. Она осторожно разбила яйцо над сковородкой и отскочила назад, когда оно начало шипеть.
— Слишком горячо. — Эдам наклонился над ней и поднял сковороду с огня, покуда яичница стала белой с коричневыми краями.
— Она испорчена, — сказала Десима, боясь, что ее голос задрожит.
— Нет. — Эдам выложил яичницу на тарелку — желток выглядел явно недожаренным. — Я умоюсь и отнесу еду Бейтсу.
Десима намазала тост маслом и положила его вместе с беконом, банкой варенья и кружкой кофе на поднос, подтолкнув его через стол к Эдаму, когда он вышел из буфетной.
— Надеюсь, утром он чувствует себя лучше и его нога не так сильно болит.
— Скорее у него болит голова. — Эдам усмехнулся и взял поднос. — Я загляну к Пру, когда поднимусь.
Десима машинально намазала маслом остальные тосты, поставив рядом варенье и тарелку с беконом. Кухонный стол казался уютным с ароматным беконом и стульями, придвинутыми к теплой плите. Почему это так на нее подействовало, Десима не имела понятия, но ее глаза наполнились слезами, и, едва понимая, что делает, она села за стол и заплакала, спрятав лицо в фартук.
— Эй! В чем дело, Десима? — Эдам опустился на колени рядом с ней, осторожно убрав фартук от ее лица. — Вы обожглись?
— Нет. Простите, это нелепо. Я никогда не плачу. — Она снова попыталась спрятать лицо, но ей помешали. Эдам сунул ей в руки большой носовой платок.
— Никогда?
— Никогда! — Ее голос дрогнул. Должно быть, ее нос, глаза и все лицо покраснели.
— Ну, если вы не плачете, — сказал Эдам, — значит, вы больны слезливостью. Это легко излечивается.
— Чем я больна? — Десима осторожно отодвинула от лица белую ткань.
— Слезливостью. Поешьте что-нибудь — это лучшее лечение. — Он наполнил тарелку и придвинул ее к ней. — Валяйте.
— Но что это за болезнь?
Десима взяла кусок, прожевала, закусила ломтиком тоста, и дрожь внутри исчезла.
— Точно не знаю. — Эдам быстро разрезал поджаренное яйцо. — Моя старая няня так называла это, когда я в детстве впадал в уныние без видимой причины. Но пища всегда помогала.
— А теперь у вас часто бывает слезливость? — спросила Десима.
Он ел яичницу с удовольствием — возможно, она была не так уж плоха.
— Не было годами. Подозреваю, что слезливость исчезает, если рядом нет никого, кто бы лечил ее ирисками. Бейтс проснулся и тоже ест ваш бекон. Он говорит, что его такая-сякая нога болит так и раз-этак, если его лордство извинит ему подобные выражения, и что сам он лучше лечил бы даже собаку, но уверен, что его лордство сделал все возможное, учитывая, что у него было немного практики. К счастью, Пру спала во время этого выражения признательности за наши усилия.
— Он всегда так прямолинеен? — Десима высморкалась и спрятала платок.
— Обычно он просто ворчит. Это была одна из длиннейших речей, какие я слышал от него, если не считать тирады, которой он разразился, когда я нес его вчера вечером. Я унаследовал Бейтса от моего отца — тоже немногословного человека.
