Гелена Мнишек - Прокаженная
— Это мое первое и последнее место.
— Вот как? Первое? И Идалия доверила вам Люцию? Молодая учительница покраснела.
— Должно быть, я сумела вызвать ее доверие, — сказала она, улыбнувшись.
— Сколько вам лет?
Удивленно глянув на графиню, Стефа, не раздумывая, ответила:
— Двадцать пять.
Графиня подняла к глазам лорнет на длинной золотой ручке.
— Да, весьма похоже, — сказала она убежденно, — Люция говорила мне, что вам девятнадцать, но я сразу поняла, что она ошиблась. Хорошо, что вы не скрываете своего возраста. Моей Михале столько же, хотя все считают, что ей меньше.
Губы Стефы задрожали от смеха, но в глазах мелькнуло сожаление. Она посмотрела на сидящую рядом графиню, всегда чопорную, похожую на старшую сестру пани Эльзоновской.
Графиня продолжала:
— Кажется, вы стали учительницей не из призвания?
— Да, но я начинаю любить свою работу, главным Образом оттого, что довольна своей ученицей.
Подошел Вальдемар, следом — граф Чвилецкий. Графиня крикливым тоном обратилась к мужу:
— Те voila![19]Ты знаешь, Auguste[20], панне Рудецкой двадцать пять лет, а не девятнадцать, как говорила Люция. Глаз у меня наметанный, — она посмотрела на Стефу:
— Мы с мужем так и решили, что вам никак не девятнадцать, помнишь, Август, ты сказал…
— Извините, я не понял, о чем идет разговор, — быстро вмешался Вальдемар.
— О моем возрасте. Я для солидности прибавила себе лет, — засмеялась Стефа.
— Обязательно запишите этот разговор в своем дневнике, панна Рудецкая, — сказал Вальдемар словно бы равнодушно, но на самом деле с видимой иронией.
Задетый, граф с укором покосился на жену и, как обычно растягивая слова, сказал:
— Лора, ты ошибаешься. Ничего подобного о возрасте панны Рудецкой я не говорил.
— Mais, mon cher![21]Ты просто забыл.
Граф не успел ответить. Вошел камердинер и объявил, что всех просят к столу. Майорат подал руку графине и сказал с видимым раздражением:
— Вопросы возраста откладываются на неопределенное время, а пока что я к вашим услугам.
Графиня что-то отвечала ему со смехом, но Стефа уже не разобрала ее слов.
Быстро оглянувшись вокруг, граф направился к пани Идалии. Стефа видела, как пары одна за другой удаляются в столовую, и для девушки это оказалось еще одной мучительной минутой. Она ругала себя за то, что не удалилась в свою комнату раньше — ведь теперь ей вновь придется одной следовать в столовую.
В это время подбежала Люция и, просунув руку под локоть Стефы, засмеялась:
— У всех свои рыцари, а мы пойдем с вами. Каюсь, я обманула пана Ксаверия. Мама поручила ему сопровождать вас, а я сказала ему, что вы уже идете с кем-то другим. Вы ведь не обидитесь на меня?
— Ну конечно! Ты правильно сделала. А впрочем, мы можем представить, что кавалер — это я.
— Ну разве вы — кавалер, пани Стефа? На кавалера уж больше похожа панна Рита, в ее амазонке и с этой кокардой!
Они вошли в столовую.
Снова несколько любопытных взглядов обратилось к Стефе. В конце стола сидел пан Ксаверий. По обе руки от него были свободные места — для Стефы и Люции.
Когда Стефа села, пани Эльзоновская глянула на нее и сказала с недвусмысленными интонациями в голосе: — А я уж думала, вы не придете…. Горячая волна румянца залила лицо Стефы. Она не нашлась, что ответить.
Вальдемар и на сей раз поспешил ей на помощь, спросив о чем-то пани Идалию. Девушка была спасена. Начатые в салоне разговоры продолжались и за столом. Повсюду смеялись, сыпались шутки. Но хорошее настроение Стефы уже улетучилось. Она сидела молча, моля в душе Бога, чтобы ужин побыстрее закончился. Молчали только она и пан Ксаверий, поглощенный содержимым своей тарелки и наблюдениями за блюдами в руках лакеев. Зато Стефа казалась себе захватчиком, вторгшимся в чужой ей мир. Перед глазами у нее вновь вставало пережитое: Ручаев, приезд в Слодковцы, пикировка с Вальдемаром, ее сегодняшний разговор с графиней.
Если бы не Эдмунд, она не оказалась бы в этом мире, не стала бы мишенью для светского злословия. Все вокруг смотрят на нее, как на существо, лишенное прав принадлежать к этому кругу. Смотрят, как смотрели бы экзотические растения на скромный полевой цветок, случайно выросший в их оранжерее.
Взгляд Стефы был прикован к букету цветов, лежавшему рядом с ее прибором. По странному стечению обстоятельств это оказались полевые цветы: травы и белые маргаритки с золотыми сердечками. Сияние озарило их, но они вскоре завянут, и мир для них померкнет. Она подняла голову и вздрогнула.
На нее смотрели несколько пар глаз — мертвые глаза портретов в резных рамах, украшавших этот зал.
Глаза предков Михоровских, серые, как у Вальдемара, проникновенные, грозные, казалось, впивались в нее, вопрошая: «Откуда ты взялась, плебейка, в родовом гнезде сенаторов и гетманов? Что ты здесь ищешь?» Стефу пронизала дрожь. Суровые взгляды.
«Что разделяет меня с этими людьми? — думала девушка. — Вот эти славные рыцари, предки? Меня отделяют от них короны с девятью зубчиками, княжеские шапки и гордое звание „аристократия“. Они привыкли презирать тех, кто стоит ступенькой ниже, пусть даже стоящие внизу не менее славны и заслуженны, а то и более…»
И все же аристократия обладает некой неуловимой прелестью, манящей к себе даже тонкие натуры. Быть может, причиной тому — величие векового владычества шляхты. Даже лишенные внешних регалий, аристократы тем не менее украшают собой общество. Иные из них, вроде старой княгини, неодолимо влекут окружающих. В княгине чувствуется высокая порода, с первого взгляда видно, что она — магнатка каждой каплей крови своей, наследница вельмож. Стефа слышала, что княгиня великодушна и много сил отдает благотворительности. Стефа взглянула на Вальдемара. А этот? Большой господин, родовитый шляхтич. Чести предков он не уронит, наоборот, предки гордились бы им. Умный, энергичный, настоящий пан, магнат и миллионер, понимающий свою роль и значение в обществе. Пан Мачей, любитель поболтать, признался как-то Стефе, что никак не думал, что Вальдемар сможет так измениться. Когда-то он жил иначе. Закончив университет в Бонне и сельскохозяйственную школу в Галле, он бросился в водоворот жизни и увлеченно поплыл по течению. Массу времени провел за границей, путешествовал. Объездил всю Европу, побывал в Египте и Алжире, охотился в Индии и в американских прериях, взбирался на горные вершины. Познакомился с лучшими клиниками, вел диспуты с учеными, бывал в химических лабораториях и метеорологических обсерваториях. Его интересовали заводы, в нью-йоркских доках он скрупулезно изучал работу портовиков. Связи и миллионы открывали перед ним все двери. Он был на заводах Крупна в Эссене. Участвовал в испытаниях знаменитого молота «Фриц» — с той поры у него остался револьвер, расплющенный в лепешку гигантом эссенских заводов, и золотой перстень с бриллиантом, на который «Фриц» лишь мягко опустился и почти не погнул его. Он побывал над кратером Везувия, посетил остров Святой Елены, часами просиживал в Лувре и Дрезденской галерее. Имел немало приключений и авантюр любовного характера, его принимали в самых аристократических клубах, при венском дворе, ибо через свою прабабушку состоял в родстве со знатнейшими и богатейшими мадьярскими родами. Он много тратил на женщин, игрывал в карты — впрочем, они никогда не были его страстью. Участвуя в нескольких дуэлях, он всегда выходил победителем благодаря своей отваге и умению прекрасно владеть пистолетом и шпагой. Женщины по нему с ума сходили: одних привлекали прекрасная партия и миллионы, другие любили его искренне. Но он так и не женился. Лет через пять разгульной жизни он пресытился пирушками, романчиками, победами, даже путешествиями — и вернулся на родину.
