Джулиана Берлингуэр - Серебряная рука

Когда Анна смотрит на медальон, чтобы получить совет у признанного мастера дипломатии, Жан-Пьер, хитро глянув на нее, подсказывает: «Чего ты ждешь? Или ты думаешь, что когда-нибудь представится более подходящий случай?»

И Анна решается. Она поедет на эти крестины в Алгеро, надеясь на встречу с Хасаном.

Хасан много раз рассказывал ей, что Краснобородые имеют тайное убежище в тех краях, об острове с заброшенным замком, о лодках, спрятанных на берегу, о верных берберам жителях деревни, и о предупредительных сигналах, которыми они обмениваются.

Впервые Анна де Браес пишет Хасану, и ее письмо похоже на шифровку.

«Не хочу принуждать его, — думает она и не дает словам любви проникнуть в ее послание, — если я нужна ему так же, как он мне, то, конечно, он приедет».

В письме сообщается, что в заброшенном замке на этом острове в следующее новолуние должно что-то произойти.

К сожалению, она ошиблась, думая, будто Хасан умеет читать ее мысли. Получив письмо, он воспринимает его не как любовное послание, а как возможное предупреждение о политических или военных событиях чрезвычайной важности, которые надо иметь в виду.

Поэтому, отдав необходимые распоряжения, чтобы Алжир был настороже и готов к обороне, он отплывает на разведку на самом маленьком и самом быстроходном из своих галиотов. Вместе с ним Рум-заде, так и не изживший мальчишеской страсти к приключениям, и Осман Якуб, который, едва учуяв в воздухе запах новостей, решил тайком отправиться с ними, спрятавшись на корме.

XXVII

Мать губернатора Алгеро сидит на лавке в нише окна прямая как палка. Платье из простого серого сукна делает ее похожей на тень и сливается со стенами, затянутыми такими же суконными серыми коврами. Непрокрашенные волокна шерсти выглядят на них фантастическими белыми узорами.

— Я обливаюсь потом, — жалуется она, — а ведь сейчас октябрь!

Старая дама обмахивается платком, который, кажется, вобрал в себя весь тот скудный свет, что проникает снаружи, оставив в темноте чахлую фигурку ее юной невестки, примостившейся на низенькой скамеечке в глубине пустой и мрачной комнаты.

Сидя напротив нее, Анна де Браес продолжает рассматривать эту хилую и изможденную девочку, одетую по испанской моде в черное платье, похожее на траурное облачение, и пребывающую в болезненном полузабытьи. Анне кажется, что губернаторша никак не может быть матерью малышки, которую через несколько дней ей предстоит крестить.

«Она выглядит даже моложе своих четырнадцати лет, — думает Анна, разглядывая ее детский профиль и нелепую прическу из косичек, поднятых наверх и закрепленных серебряными шпильками с красными кораллами, которые кажутся капельками крови. — Ее ничего не интересует, и у нее, у бедняжки, совсем нет глаз, ведь глаза нужны не только для того, чтобы смотреть на мир. Они являются отражением нашего внутреннего мира, а ее взгляд словно наглухо запертая дверь».

Молодая жена губернатора все время поглаживает свои деформированные, опухшие в суставах руки — вероятно, ее мучает боль, — ее рот полуоткрыт, будто закрыть его у нее нет сил.

— Хуже всего было в конце зимы, синьора де Браес, — говорит мать губернатора, продолжая свое печальное повествование о неурожае. — Мертвецов мы хоронили, даже не считая. В этом году нам удалось собрать чуть-чуть зерна и запасти немного сена. Надеемся, этого будет достаточно, чтобы сохранить оставшийся скот.

Пожилая синьора говорит, что в городе было не так плохо, как в деревне и в горах. Запасы продовольствия кончились, но даже самым бедным жителям время от времени перепадало что-то с господского стола, так как к богатым горожанам приплывали из-за моря лодки, груженные провизией. Кроме того, иногда им удавалось разжиться рыбой, потому что на рыбу тоже напал мор и она почти исчезла. Собак и кошек съели первыми, но потом люди приспособились питаться мышами, как всегда, когда наступают тяжелые времена.

— В городе тоже было много умерших, но в деревнях вымирали целыми семьями, и земля оставалась необработанной, — объясняет старая дама с досадой на непорядок, вызванный неурожаем и многочисленными смертями от голода. — Крестьяне так ослабли, что даже не могли выкапывать из земли корешки.

Дама перестает махать платком и наклоняется вперед, чтобы поведать гостье самое страшное.

— Вы еще не знаете эту историю? Мать пятерых детей принесла в жертву младшую дочку, чтобы накормить остальных. Губернатор не хочет, чтобы об этом ходили слухи, но мой духовник говорит, что это не был грех. Он считает, что это безумие.

Старуха рассказывает медленно, скорее с гневом, чем с болью, и выражение лица у нее при этом суровое, каменное. Даже мешки под водянистыми глазами кажутся твердыми, словно из засохшего воска.

— Почему они не возвращаются? — беспокоится она. — И до сих пор нам ничего не сообщили. Наверно, стряслось еще какое-нибудь несчастье. Что вы там возитесь с этой горсткой фиг? Поставьте корзину на стол и пойдите узнать, что случилось.

Испуганная женщина, которой хозяйка отдает это приказание, — жена стражника, смиренно стоящая в сторонке. У женщины очень некрасивое лицо, что подчеркивает белый платок, подвязанный под подбородком. Вздрогнув от неожиданного упрека, как от удара, она кланяется и пятится назад, чтобы поскорее выполнить данное ей поручение, как будто оно исходит от самой королевы, а не от старой и ворчливой матери губернатора Алгеро.

Именно пожилая госпожа решила отвезти свою именитую гостью Анну де Браес на залив, напоминающий озеро, чтобы она присутствовала на празднике рыбной ловли по случаю предстоящих крестин, который должен был завершиться песнями, танцами и раздачей подарков. Но как только вся группа достигла башни на холме, откуда дамы могли наслаждаться прекрасным видом, уже не говоря об удобном доме, специально подготовленном для их приема, были замечены какие-то необычные сигналы с других сторожевых башен.

Анна, обеспокоенная больше других, старалась не подавать виду.

«Получил ли он письмо? Приедет ли? Неужели его обнаружили?»

Она то страшно волновалась, что Хасану по ее вине грозит опасность, то уже в следующее мгновение, переходя от страха к надежде, гадала, где и когда Хасан предпримет вылазку, чтобы забрать ее.

«Какая же я дура, — тут же обрывала она себя с раздражением, сообразив, что Хасан не сможет прийти за ней, так как она не сообщила ему, что будет в Алгеро и что хочет бежать с ним. Я отправила ему глупую и совершенно бесполезную записку. Однако, — продолжает она размышлять, — он мог бы и догадаться».