Роберта Джеллис - Гобелены грез
— Однако, — благодушно молвила Одрис, обращаясь к мужу, который сидел рядом с ней в тени, отбрасываемой густой кроной яблони, и внимательно наблюдал за ребенком, сосавшим ее грудь, — именно на это я и уповала. С момента зачатия или, возможно, месяц спустя я предчувствовала, что у ребенка окажется мягкий и покладистый характер. Вспомни, он же не доставил нам никаких хлопот, когда мы ездили в Йорк.
Одрис чувствовала себя безмятежно-счастливой не только потому, что наслаждалась одурманенно-радостным выражением, не сходившим с лица мужа, когда он смотрел на отпрыска. Сад, в котором они сидели, был в апреле, когда они сюда приехали, невероятно запущенным. Теперь же он приведен в порядок, и в нем вскоре станет еще уютнее, лучше, быть может, чем и в Джернейве, где сад был не таким большим. Фруктовым деревьям, возвышающимся рядом с тем местом, где они сидели, было вольготно, не то, что в Джернейве, где не хватало пахотных земель; здесь, на южной стороне участка, обнесенного крепкой изгородью, было так приятно сидеть, наблюдая за искрившимися на солнышке струями ручейка, весело журчавшими в заново расчищенном русле, разбиваясь о камни с мелодичным тонким звоном. Скоро в ручье подрастут водоросли, еще более смягчая его веселый говорок, а берега покроются калужницей. Оживление среди группки крестьян, прилежно трудившихся у стены дома, служившей северной стороной ограды сада, напомнило Одрис об еще одном незначительном, но досадном обстоятельстве — с некоторых пор садовники в Ратссоне смотрели вслед ей с таким же восторженным обожанием, как и некогда садовники в Джернейве. Остальные вилланы, впрочем, тоже. Может, не стоило слишком увлекаться лечением их детишек, но не могла же она, прекрасно разбираясь в травах, не помочь бедным малышам, вынашивая под сердцем собственного ребенка. Тихий радостный смешок, вырвавшийся из уст Хью, прервал ее размышления.
— И он был таким тактичным и вежливым, не так ли? — продолжил Хью тему разговора. — Помнишь, как он постучался изнутри в знак благодарности, когда Тарстен возложил руку на твой живот, благословляя его. Он перепугал этим святого отца чуть ли не до икоты.
— О, что ни делает Эрик, делает правильно, — улыбнулась в ответ Одрис. — Даже то, что, родившись за месяц до срока, крепким и полновесным, как любой нормально выношенный ребенок, он не забыл быть похожим на тебя, как будто хотел, чтобы у тебя не осталось ни малейших сомнений относительно отцовства.
— Ах, Одрис! — воскликнул Хью, склоняясь над сыном и целуя его нежно и ласково. — Ты же знаешь, я не стал бы сомневаться в тебе и в том случае, если бы он родился таким же смуглым, как твой дядя…
Он внезапно замолчал, заметив, как омрачилось лицо супруги. Вернувшись из Йорка в Ратссон, они узнали, что сэр Оливер все же преследовал сбежавшую племянницу, надеясь, по всей видимости, вернуть ее домой еще до того, как она свяжет себя с Хью супружескими узами. Его настоятельное требование предоставить ему возможность обыскать Ратссон было немедленно удовлетворено, не потому, что латники, оставленные Хью для охраны поместья, испугались угроз взбешенного рыцаря — напротив, они следовали четким инструкциям хозяина, предусмотрительно оставленным им при отъезде, не чинить сэру Оливеру никаких препятствий в случае его появления. За пять месяцев, миновавших со дня поединка с сэром Лайонелом, Хью нанял несколько опытных рубак и укрепил гарнизон еще примерно двумя десятками крепких йоменских отпрысков. В дружине Хью насчитывалось более сорока человек, и все они были неплохо обучены и испытаны в стычках с разбойниками, чьи изрядно потрепанные и поредевшие шайки стороной обходили теперь поместье.
К сожалению, мирное и дружелюбное настроение обитателей Ратссона не произвело впечатления на сэра Оливера и не примирило его с гнусным, как он, видимо, считал, похищением его племянницы. Дядя уже не посягал на то, чтобы вернуть ее обратно (узнав, что брак был заключен епископом Дарема и благословлен самим архиепископом Йорка, он, конечно, осознал, что не может потребовать его аннулирования), но сэр Оливер так ничего и не ответил на письмо, в котором сообщалось о благополучном рождении Эрика, и это очень огорчало и тревожило Одрис.
— Как ты думаешь, может, мы совершили ошибку, когда не назвали сына Оливером в честь твоего дяди? — спросил Хью.
— Нет, — ответила Одрис, неосмотрительно попытавшись вытащить из губ сына сосок груди, на что тот отреагировал густым и яростным ревом, заглушившим дальнейшие ее слова. Чтобы утихомирить разбушевавшегося крикуна, ей пришлось тут же предложить ему вторую грудь. Ее содержимого должно было по идее хватить для насыщения малыша, но он сосал так ревностно и жадно, что она начала испытывать боль и еще раз сменила грудь.
— По-моему, ты несколько ошибаешься в оценке его характера, — заметил Хью, явно радуясь мощи голосовых связок сына и умиленно разглядывая, с каким неистовством тот вертится на руках матери, яростно суча ножками и цепляясь ручонками за пеленки, в которые был завернут. — А вот крепышом его назвать, пожалуй, имеются все основания.
— Уж что да, то да, — торжествующе и в то же время жалобно согласилась Одрис. — Что же касается имени, я не хотела назвать Эрика в духе семейной традиции, то есть не хотела, чтобы он звался Оливером или Вильямом, как звали моего отца. Мои владения унаследует дочь или второй сын. Вот второго сына и назовем, как принято называть наследников в нашем роду. И если уж речь зашла об именах, я давно хотела спросить у тебя, Хью, почему ты не пожелал назвать сына именем своего отца. Кенорн — редкое имя, оно мне нравится, но ты, стоило мне заикнуться, так взвился…
— Пока я не буду уверен в том, что отец не виновен в страданиях, которые доставил моей бедной матушке своим внезапным исчезновением, я никого из своих сыновей не стану называть его именем, — твердо ответил Хью. — Ты ведь знаешь, что он не забрал мать из монастыря после моего рождения.
Одрис заметила, что Хью ответил на ее вопрос как-то очень рассеянно, словно думал о чем-то своем. И ее изрядно напугало выражение лица мужа, вдруг сразу посуровевшего и осунувшегося. Одрис имела полное право завещать Джернейв тому из своих детей, кому пожелает, и в том, что она хотела обеспечить достойное приданное дочери или благосостояние второму сыну, был вполне определенный смысл — таким образом заранее предотвращалась возможная вражда между сыновьями. Более того, Хью не сомневался, что теперь, когда он получил Ратссон в полное распоряжение, будущее его первенца можно считать обеспеченным. Однако, наблюдая за ребенком, барахтавшимся на руках жены, он никак не мог избавиться от горького чувства утраты, незаслуженной обиды, наносимой первенцу, и мысли его вновь и вновь обращались к отцу: кто знает, может быть ему принадлежало нечто ценное, что теперь должно принадлежать ему, Хью, а позже унаследуется вот этим парнишкой. Быть может, конечно, он ошибается, и отец беден, как церковная мышь, думал Хью, но как понять тогда ужас, которым полыхнули глаза Лайонела Хьюга, почему так боязливо трепетали его губы, шепча имя «Кенарн»? Не присвоил ли алчный род Хьюгов имущество отца, воспользовавшись его гибелью или даже доведя его до смерти, что с таких станется, ведь пытались же они оттяпать Ратссон у его дяди.
