Ширл Хенке - Упрямица
Какая-то публика рассаживалась с шумом на жестких деревянных стульях судебного присутствия – двое прилично одетых торговцев, какой-то батрак в отстиранной по этому поводу ветхой рубахе. Свидетели преступлений Лусеро. Ник мог только гадать, кто они.
Девочку лет пятнадцати буквально втолкнули в двери. Ее длинные угольно-черные волосы были скромно убраны под платок, широкое платье скрывало совсем незрелые женские формы. Таких именно девчонок его братец любил брать силой. Она со страхом глянула на Ника, и вдруг в глазах ее зажглась такая ненависть, что он ощутил себя уже в могиле.
Судья, восседавший посередине, окинул взглядом зал. Он выглядел не судьей, а уже приготовившимся к свершению казни палачом – длинный крючковатый нос нависал над мощными, бульдожьими челюстями. Исчадие ада! Сколько смертных приговоров он уже вынес? Голос его был как иерихонская труба, он заполнил весь зал и загремел так, что задребезжали тонкие стекла в зарешеченных окнах:
– Обвиняемый, встаньте!
Ник поднялся.
– Вы, Лусеро Альварадо, известный под прозвищем Эль Диабло, обвиняетесь в массовых убийствах, изнасилованиях, грабежах и применении недозволенных пыток к взятым в плен офицерам республики. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Нетрезвый адвокат покачнулся, но постарался восстановить равновесие. Он раскрыл было рот, но Ник опередил его:
– Признаю свою вину. Почему бы не сэкономить деньги республики и не огласить приговор немедленно?
– Нет! Я не позволю!
Мерседес сорвалась с места и устремилась к скамье подсудимого.
– Он не виновен! Он вообще не Лусеро Альварадо!
– Откуда вы это знаете, мадам? – удивился другой судья, усатый ветеран.
– Я жена Лусеро Альварадо – Мерседес Себастьян де Альварадо. Этот человек – не мой муж.
В зале зашумели, и председательствующий рявкнул, чтобы навели порядок. Пока ропот еще не утих, третий судья обратился к женщине:
– Пожалуйста, сядьте, сеньора. Позже вам дадут слово.
Некая тень торжества была на лице Мерседес, когда она, глянув на Ника, вернулась на свое место.
Начался допрос свидетелей. Все они – и торговцы, и крестьяне – перечисляли многочисленные зверства, учиненные Эль Диабло. Последним выступил деревенский священник, рассказавший, как командир контргерильи въехал прямо в церковь на громадном черном коне и приказал солдатам срывать золотые украшения с алтаря.
Защитник Фортунато и не пытался спрашивать о чем-либо свидетелей. Молчал обвиняемый, молчала и Мерседес. Только руки ее находились в беспрестанном движении, сжимаясь в кулаки и теребя ткань платья.
Наконец после череды мужчин вызвали Маргариту Оливидад. Молодая женщина, подхватив юбки, устремилась к столу судей, но по дороге задержалась, встала напротив подсудимого и несколько мгновений молча сверлила его взглядом.
Дальше последовала ее обстоятельная исповедь о жестоком обращении с нею Эль Диабло.
Указав на Ника пальцем, она в конце вскричала:
– За то, что он сотворил со мною, ему нет места среди живых!
Адвокат опять промолчал, и тогда Мерседес возвысила голос:
– Ваша честь… господа судьи! Эта женщина указывает не на того человека.
Двое судей предпочли бы не слушать ее заявления, но старый солдат начал что-то упорно шептать главному судье.
– Вам дадут слово, мадам, в свое время, – недовольно процедил тот и подал знак Маргарите Оливидад покинуть свидетельское место
– Пожалуйста, ваша честь, задержите ее. Я намерена задать ей несколько вопросов.
Мерседес вышла вперед. Николас не мог налюбоваться ею. Она сменила простой наряд на темно-зеленое шелковое платье и черную бархатную накидку, скрывающую ее беременность. Тщательно уложенные волосы высились золотой короной над ее головой. Она выглядела именно той, кем была, – до мозга костей гачупино благородной крови, креолкой, хозяйкой Гран-Сангре, сеньорой Альварадо. Мерседес обратилась к свидетельнице:
– Вы, я знаю, испытали боль, страх и унижения, сеньора Маргарита. Я тоже жила в уединенном месте, куда наведывались и солдаты, и контргерилья. Они грабили и… поступали еще хуже… Я их боялась, как и вы, но мне повезло, что в кармане у меня был револьвер, когда французский офицер вздумал изнасиловать меня.
Маргарита слегка растерялась и оробела при виде столь богато одетой и красивой сеньоры.
– Но я запомнила лицо этого подонка, – продолжала Мерседес. – Уверена, что лицо Эль Диабло в мельчайших деталях так же запечатлелось в вашей памяти.
Женщина опять указала на Ника.
– Вот он! Я никогда не забуду его волчьих глаз!
– Да, его глаза похожи на глаза Лусеро Альварадо, ведь они… братья!
Все разом принялись шептаться. Судьи молчали, завороженные этим шипением, словно громадная змея вползла в зал, желая поприсутствовать на судилище.
– Николас Форчун – незаконный сын моего свекра, но, несмотря на внешнее сходство сводных братьев, у них есть и различия. Николас был наемным солдатом и участвовал во многих войнах. У него на теле и лице есть шрамы, которых нет у Лусеро. Взгляните на обвиняемого, Маргарита! Вглядитесь попристальнее!
Маргарита упрямо качнула головой:
– Вы встретились с французом в своей богатой гасиенде, а я с насильником в своей темной хижине. Будь вы на моем месте, когда вас истязают, колют ножом и режут на вас платье, вряд ли вам было до лица злодея, сеньора!
– Но у Эль Диабло не было этого шрама на щеке, – уже в отчаянии все-таки настаивала Мерседес.
– Глаза те же… волчьи! – Женщина зарыдала.
Судья стукнул молотком:
– Здесь республиканский трибунал, а не гасиенда, где вы властны творить расправу над пеонами. Нас интересуют сейчас не ссадины и шрамы, а то, как вы вступили в связь с Николасом Фортунато, если таковым, по вашему утверждению, является обвиняемый?
– Не говори! Ничего не говори им! – не выдержал Ник.
– Меня обмануло их сходство. Я была едва знакома с супругом, и четыре года он отсутствовал. Но вскоре я поняла, что Николас – это Николас, а не Лусеро, – решительно произнесла Мерседес.
– Вы сознательно пошли на прелюбодеяние?
Мерседес проигнорировала вмешательство судьи.
– Николас Форчун совсем другой человек. Он проявлял доброту там, где Лусеро Альварадо был бы безжалостен. Он знал больше, чем невежественный Лусеро.
– Если законный супруг оставил вас, уйдя на войну четыре года тому назад, чей ребенок?..
Она не дала судье закончить:
– Николаса Фортунато.
– Это означает кровосмешение? Вы в этом признаетесь?
Даже те из судей и кое-кто из публики, кто, может быть, сочувствовал ей, сейчас отвернутся от нее с отвращением. Религиозные и одновременно суеверные мексиканцы. Костер для ее сожжения уже сложен. Ей вдруг захотелось, чтобы его зажгли поскорее.
