Лора Бекитт - Мотылек летит на пламя
— Где он?
Санитар кивнул.
По проходу несли носилки, на которых лежал чернокожий ребенок лет восьми-девяти. Санитаров сопровождали молодая монахиня в черном сестринском одеянии и белом чепце и мальчик, которого издали можно было принять за белого. Он цеплялся за носилки и заглядывал в лицо друга.
— Что делает здесь этот мальчик? — резко произнес Джейк, имея в виду здорового ребенка. — Немедленно уведите!
— Он не хотел оставлять товарища, которого спас, — объяснила сестра.
— То, что здесь происходит, не для детских глаз, — отрезал доктор Китинг. Тем не менее он нашел мгновение, чтобы присесть перед мальчиком, заглянуть ему в глаза и сказать: — С твоим другом все будет в порядке, малыш. Ты сделал все, что мог. Здесь мы справимся без тебя. Отправляйся обратно вместе с сестрой.
Ребенок насупился.
— Я хочу быть рядом с Сэмом.
— Доктор Китинг! — донеслось из дальнего угла. — Отправьте этого мальчика ко мне. Мы знаем друг друга. — Хейзел приподнялась и позвала: — Конни!
Он бросился к ней.
— Это вы! Вы приехали за мной?!
На длинных ресницах Хейзел задрожали слезинки. Она видела своего маленького ангела, которого, согласно только что принятому решению, должна была навсегда потерять. На самом деле она не имела права отнимать ребенка у Алана, превращать этого мальчика в живое напоминание о потерянном возлюбленном.
— Да, за тобой, но все будет иначе.
Ее лицо под опоясывающими голову бинтами выглядело печальным и суровым. Она проиграла и должна была сделать так, чтобы не пострадал также и этот ребенок.
— Вас тоже ранили?! — воскликнул Конни.
— Легко, заживет. А что случилось с твоим другом?
Мальчик рассказал о пожаре, а потом спросил:
— Когда мы сможем уехать?
В его голосе звучало столько надежды и радости, что сердце Хейзел было готово без оглядки раскрыться навстречу, однако когда она заговорила снова, ее тон был полон решимости:
— Ты не поедешь со мной. Тебя заберет твой родной отец — я ему напишу.
Глаза мальчика расширились, и он задал вопрос, поразивший Хейзел:
— Разве вы не вместе?
Она покачала головой.
Конни сжался, но потом распрямил плечи и мужественно произнес:
— Тогда вы, может быть, возьмете Сэма? У него обожжены руки, и он наверняка не сможет работать. К тому же у него нет родителей.
Глаза Хейзел наполнились слезами.
— Конечно, я возьму Сэма. А как же Розмари?
В его лице что-то дрогнуло.
— Я поклялся, что мы не расстанемся. Разве мой отец не согласится, чтобы она жила с нами?
— Я надеюсь на это.
Появилась Лила. Ее руки бессильно висели вдоль тела, а лицо выглядело безжизненным. Казалось, кто-то нанес ей еще один жестокий удар.
Все прояснилось, когда она призналась Хейзел:
— Тот врач, что зашивал твою рану, это он.
Хейзел помедлила, пытаясь осмыслить услышанное, потом осторожно произнесла:
— Он показался мне неплохим человеком.
— Это правда. Он удивился, увидев меня, сказал, чтобы я ехала домой, дал денег на экипаж. У меня есть возможность вернуться в прежнюю жизнь, и я не знаю, что делать.
— Как ты решишь, так и будет. Я могу взять тебя с собой в Нью-Йорк, Лила, и попытаться помочь, по крайней мере, на первых порах, ибо ты человек, в которого небесполезно вкладывать силы. Однако права ли я? Я много лет строила свою жизнь так, как считала единственно правильным, изо всех сил карабкалась на вершину, которую видела в своих грезах, а в результате осталась одна, без любимого, без семьи.
— У тебя есть сын.
— Я сказала неправду. Это не мой сын. Сын человека, которого я любила. Я не имею права забирать его себе.
— Верно, — медленно произнесла Лила, — мы не имеем права требовать для себя того, что нам не принадлежит.
Когда Джейк вернулся домой и не нашел там мулатки, его охватила паника. Она ушла из больницы ночью; что с ней могло случиться?!
Потом ему показалось, что не хватает некоторых вещей, тех немногих вещей, которые принадлежали Лиле, и у него зародилось зловещее подозрение.
Джейк несколько раз обошел квартиру, убеждая себя в том, что это неправда. Лила не могла уйти! Он вспомнил их встречу в больнице и похолодел. Они случайно увиделись в те минуты, когда Лила уже ушла из его жизни, когда она больше не принадлежала ему.
Он поехал обратно, надеясь застать Хейзел, с которой Лила, по-видимому, была знакома, но ему сказали, что каких-то четверть часа назад женщина покинула больницу. Джейк не знал ни ее адреса, ни кто она такая: ее след растаял, как туман в свете зарождавшегося утра. Тогда он отправился к Унге.
Индианка не могла ответить, где Лила, зато подтвердила его опасения:
— Она ушла, Джейк. Она давно собиралась уйти.
— Почему она это сделала?!
— Этого я не знаю. Это можешь знать только ты.
Конечно, он догадывался, как знал и то, что никогда бы не бросил и не прогнал Лилу. Она сама сделала выбор, тем самым предоставив ему свободу.
Джейк простился с Унгой и пошел по просыпавшейся набережной. Гремели и шлепались в воду якоря, наперебой кричали и переругивались лодочники и матросы. Море было таким, каким оно бывает по утрам: без единой морщинки, без малейшей ряби, гладкое и прозрачное, как зеркало, под безмятежным небом, присыпанным золотисто-розовой пудрой зари.
Было слишком рано для того, чтобы пить, но Джейк чувствовал себя слишком растерянным и усталым. Он не хотел возвращаться в опустевшую квартиру, ему хотелось немного прийти в себя.
Он вошел в один из дешевых кабачков, какие давно не посещал, и опустился на стул. В помещении никого не было, кроме однорукого мужчины, сидевшего за столом в углу перед стаканом виски; очевидно, завсегдатая. Джейк не обратил на него внимания. Едва ли не две трети оставшегося в живых мужского населения страны имело непоправимые увечья. Количество одноногих, одноруких, одноглазых превосходило все мыслимые пределы. И хотя Джейк относил ампутацию к последнему средству лечения ран, он не знал, как бы ему пришлось поступить на войне.
Он отвернулся от однорукого посетителя и забыл о нем.
Джейк думал не о напоминавших ночное облако волосах Лилы, не о похожих на черный жемчуг глазах, не о ее беспокойной красоте и тихой силе, и не о страстных объятиях. О том, что в его отношении к нему, так же, как в негритянских песнях, не было ни одного придуманного слова, ни одной фальшивой ноты. И начинал понимать, что ему придется начинать новую жизнь со старым сердцем.
— Тоже страдаешь от ранней жажды, приятель? — послышался насмешливый голос.
