Горгона и генерал - Тата Алатова
— А я тебе говорил: не уверен — не блефуй, — наставительно сказал ему Трапп.
Писем было ровно сорок.
Какая нормальная женщина в состоянии написать столько за ночь?
В основном они были адресованы дамам со смутно знакомыми фамилиями, каким-нибудь фрейлинам из хороших семей. Было с десяток и мужских имен.
На всякий случай генерал запомнил их все.
Фамилия Джереми — Бригс.
Попросив сына трактирщика принести ему кружку пива, Трапп сломал сургучные печати на двух письмах — одном к женщине, другом к мужчине. За исключением имен в приветствиях, они были абсолютно идентичными.
Горгулья со смирением и кротостью сообщала об ужасных условиях содержания в ссылке, о своем одиночестве, о своей тоске. Она заверяла адресатов в своей невиновности, убеждала в том, что произошла ужасная ошибка, и что все её молитвы лишь о здоровье, благополучии и счастье Его Величества.
Об опальном, но все еще великом генерале в этих письмах не было ни слова.
Перечеркнув написанное в на одном из листов, он приписал снизу по нескольку строчек от себя, переписал адрес и запечатал трактирным сургучом.
— Гиацинта, король-щенок действительно любил вас?
— Вы сомневаетесь в этом?
По ту сторону длинного стола она вся сверкала. Сверкало её колье, и крупные серьги, и диадема в высокой прическе.
Торжественное черное бархатное платье оттеняло искусственную белизну её кожи.
Генерал после возвращения из деревни принял в огороде летний душ, вода которого нагрелась за день на солнце, и теперь щеголял все еще мокрыми волосами и изрядно потрепанной рубашкой.
— Вы закончили с ужином? — спросила горгулья.
— Предположим, — предчувствуя подвох, осторожно ответил генерал.
— Тогда прошу за мной.
Гематома встала и направилась в сторону кухни.
Трапп молча последовал за ней, гадая про себя, что могло заставить гербициду навестить это помещение для прислуги.
Её горничные, хихикая, притащили большое зеркало.
— Сюда. — Гиацинта указала Траппу на колченогий табурет.
Пообещав себе, что не доставит ей удовольствие своими расспросами, он также молча повиновался.
— Как давно вы видели свое отражение, Бенедикт? — спросила горгона.
Она пропустила сквозь пальцы его пряди.
— Как длина ваших волос может быть больше, чем у дамы?
Он широко улыбнулся.
— Полностью доверяюсь вам в этом вопросе, дорогая. Только не посыпайте меня белилами.
Она дернула его за ухо.
— Не крутитесь. Девочки, а вы пока приведите в порядок башенку генерала Траппа.
— Но Эухения…
— Держу пари, что она не блещет в уборке.
Гиацинта уверенно защелкала ножницами. Скосив глаза вниз, он увидел на полу угольно-черные пряди с редкими вкраплениями седины.
— Кажется, вы знаете, что делаете.
— О, у меня же два брата. Я стригла их с детства.
— Я слышал только об одном. Антуане, кажется.
— Да. Это мой старший. Есть еще и младший. Ему сейчас шестнадцать, — на крохотную секунду её голос дрогнул, и в нем послышалась нежность и обеспокоенность.
— Если вы сами занимались их стрижкой, значит, росли без матери?
— Она рано меня покинула.
— Как грустно.
— А ваша мама?
— Умерла, рожая Чарли. А ваш отец, Гиацинта?
— Богат и знатен, — коротко отозвалась она.
Встав перед ним, она прищурилась, разглядывая прическу, а потом подалась вперед, что-то поправляя. Высоко приподнятая грудь оказалась прямо перед его лицом. Слабый цветочный аромат защекотал ноздри. Руки сами собой поднялись, чтобы обхватить её за талию, но в ту же секунду сцепились в замок за спиной.
Горгона отстранилась, по мнению генерала, слишком быстро.
— Порядок, — бросив на него оценивающий взгляд, вынесла она вердикт. — Теперь эти кущи на вашем подбородке.
— Все-таки решили перерезать мне глотку?
— Не соблазняйте меня.
Она начала наносить мыло, и Трапп пытался сосредоточиться на изящной линии шеи, и блеске алмазов на её сережках, но другие алмазы, на колье, притягивали его взгляд куда сильнее.
Сев на другой табурет прямо напротив генерала, Гиацинта принялась за бритье. Закусив губу, она делала это аккуратно и спокойно, и он снова удивился матовой невыразительности её глаз. У неё был прямой нос, правильные черты лица, ямочка на подбородке и небольшой рот с несколько короткой верхней губой.
Генерал не выдержал и провел большим пальцем по её щеке, стирая обе искуственные мушки.
— Ненавижу их, — пробормотал он.
— Не двигайтесь. Чем вам мушки не угодили? О только не отвечайте сейчас, я как раз на вашем горле!
Он и не собирался отвечать, наслаждаясь легкими прикосновениями, приятными запахами и открывающимися ему пейзажами. Горными.
Были времена, когда в его постели одновременно находилось сразу три девицы, а сейчас он готов был растаять от такой малости.
— Готово, — Гиацинта встала, потянула Траппа за рукав, подталкивая его к зеркалу.
Он ухмыльнулся своему отражению.
В общем, всё было не так уж и плохо. Черты лица стали резче, подбородок тяжелее, брови лохматее. Несколько старых шрамов на щеке контрастировали с загорелой кожей, а глаза утратили ту знаменитую серебристую нежность, сражавшую некогда женщин. Они потускнели.
Гиацинта появилась рядом с ним в отражении, на фоне его массивной фигуры она показалась миниатюрной.
Двадцать с хвостиком лет, разделявшие их, стали достаточно очевидными.
— По крайней мере, вы больше не похожи на забулдыгу-разбойника, — удовлетворенно констатировала горгона. — Мне нравится ваша осанка. Этот разворот плеч…
Пробежавшись пальчиками по его рубашке, она вызвала целую толпу мурашек.
— Ваши горничные уже обыскали мою башенку? — спросил он чересчур резко. — Я могу подняться к себе?
Гиацинта и глазом не моргнула.
— Дадим им немного больше времени. Сделаете мне чай?
— Эухения! — завопил генерал.
Горгулья вздрогнула и отдернула руку.
— Мои перепонки, — сказала она с укоризной. — Оставьте бедную старушку в покое, я сама заварю.
Она загремела посудой, и так нелепа была эта женщина в своем роскошном платье на убогой кухне, что Трапп едва не бросился ей прислуживать.
Вместо этого он развалился в кресле у нетопленного очага, закинув ноги на другое.
— Итак, полтора года с Джонни. Как вы ладили?
— Он ел с моих рук, — откликнулась гематома. — Просил всюду следовать за собой. Вы знаете, он немного стеснялся шрамов от оспы…
— Оспы? Когда это король подцепил оспу?
— Почти сразу после коронации. Говорят, он ужасно тяжело болел и провел в постели несколько месяцев. А когда наконец излечился, то его было не узнать, так сильно болезнь изуродовала королевское лицо.
— Так ему и надо. Нечего хороших людей отправлять в ссылку.
— Конечно, со временем мази и целебные припарки чуть сгладили последствия болезни, но красавцем Джонни перестал быть навсегда.
