Слёзы любви (СИ) - Майская Мира

Сверр удивлённо поднимает брови, не понимает, что за одежу я принесла.

— То по осени меня Эльрик просил, он шкур принёс, а я пошила. Тут Олпа ему, а фалдон вам…

Говорю, а сама на него и не смотрю, смелости не хватает.

Слышу негромкий звон меча, из полуопущенных ресниц наблюдаю, как конунг отложил меч, и протянул руки за одежой.

— Благодарю, Ясина, — начинает брать одежду из моих рук.

И вдруг резко хватает меня за руку.

Вздрагиваю всем телом, смотрю как он поднимает мою руку, ближе к своему лицу. Рассматривает мои пальцы, исколотые иголками. Мне стыдно, скажет, что я неумелая, коль так пальцы исколола. Мне хотелось успеть до первого снега, до холодов, а потому я так торопилась.

Руку мою так и не отпускают, а потому я осмеливаюсь поднять глаза и посмотреть в лицо конунга. Мне не понять, что с ним происходит, написанное на его лице, меняется очень быстро. Он стоит и смотрит на исколотые пальцы, вижу, как кадык дергается, затем то хмурит брови, то вновь они взлетают вверх. Он меняется на глазах, то раздувая ноздри, то тяжело дыша.

— Торопилась…

Пытаюсь объяснить, как так я вся искололась.

— Это Эльрик тебя торопил? — голос вновь громыхнул, отчего я вздрогнула.

— Нет, он о сроках не говорил, я сама, — пытаюсь защитить братца.

— То я сама, к холодам хотела успеть.

Мою руку всё же отпустил, холстину с одёжей забрал, и вновь заговорил, уже спокойным голосом.

— Благодарю Ясина. Дорте как?

— Не можется ей, — проговорила, опустив глаза.

— Если вам, что нужно будет, сразу ко мне иди, всё сделаю.

Я согласно помотала головой, и тут же сделала шаг к выходу.

— Эльрик не обижает? — голос конунга раздался неожиданно.

— Нет, братец хороший, — пропищала смутившись, еле слышно.

Ещё пару шагов сделала к выходу.

— Братец? — раздался за моей спиной удивлённый голос.

Но всё, что мне хотелось в этот миг, это побыстрее покинуть этот дом. И я дернув ручку двери, выбежала в сени, стрелой пронеслась по ним и оказалась на крыльце.

Замерла, глубоко вздохнула, на миг прикрыв глаза.

Улыбнулась сама себе, вот же я смелая, с самим конунгом разговаривала. А ведь даже мужики в поселении, его побаиваются. А я смогла, вновь улыбнулась.

К Дорте я возвращалась окрылённая, довольная собой, выполнила поручение бабули, да ещё и смелости набралась разговаривать со Свирепым.

Всю зиму варяги готовились к предстоящему походу, по разговорам я слышала, что он будет очень дальним. Драккары гётов поплывут, к дальнему Теплому морю[5], о котором я и не знала и не слышала. Эльрик с Кнутом, заходили ко мне не часто, они много тренировались, совершенствую своё умение владеть мечом, боевым топором, да луком. Много времени они проводили в тренировках борясь с соперником, а на меня уж у них ни сил, ни времени не оставалось.

Я не печалилась, понимая насколько важно для них стать умелыми и сильными воинами, от этого зависела их жизнь. Иногда я тайком бегала смотреть на их тренировки, радуясь, что братец с Кнутом, становятся всё более умелыми воинами.

А ещё я по долгу смотрю, как конунг искусно владеет оружием, как двигается во время поединка. Закусив губы я наблюдаю и переживаю, когда он с кем-то становится в парный поединок. Со всей своей наивностью, моё сердце учащённо бьётся в груди, страшась его ранения. Облегчённо выдыхаю, когда всё заканчивается и я понимаю, что ему нет равных, всегда он выходит победителем. А ещё мне нравится смотреть, как конунг носит пошитый мной фалдом, он подошёл ему идеально, и потому, как часто я его вижу в нём, мне думается, он ему по душе.

Бабушка Дорте совсем слегла, уж не ходит совсем, а потому у меня совсем нет времени на веселье, и почти не видно меня за калиткой. Не хожу я на горки кататься на чунках, не прихожу на завалинку избы Кнута, где вечерами собираются мои и друзей моих одногодки.

Иногда в нашу с Дорте избушку приходит Эльрик, спрашивает не нужно ли нам чего, крупы дробленки или муки, приносит дичь, соль иль другого чего. Говорит, что отец прислал, для Дорте.

Братец зовет меня с собой, погулять со сверстниками, песни попеть, хороводы поводить, да послушать шутейки и небылицы о дальних странах и походах. Но мне невозможно оставить Дорте одну, да и не любы мне эти сборища. Эльрик огорчается, говорит, что я совсем о нём забыла.

Очень ранней весной, я замечаю, что сборы к походу усиливаются. Вижу, как засаливают и сушат, рыбу с Избор-озера, лучшие куски дичи вялят, и присушивают, всё это заготовки для дальней дороги.

Мне нестерпимо хочется, узнать и увидеть куда поплывут гёты, куда лежит их путь, в какие дальние земли и страны. Ах, как хочется мне это узнать. Говорят, из Избор-озера они по реке выходят в большое Чудьское море[6], их путь лежит в Хельмский залив[7], а потому они по реке Алуксе держат путь в Экстрасальт[8].

И слышу я ежедневно громкий голос конунга, он руководит сборами и приготовлениями. А я наблюдаю и слушаю, мне любопытно и поучительно. Впитываю все от окружающего меня мира, хочется многому обучиться и многое узнать.

Как только начинает таять снег, конунг отправляет одного из воинов к Избор-озеру, чтобы смотреть за таяньем льдов на нём, и вернуться вместе со сходом льда. И уже через десять лун, воины гёты вышли из поселения, направившись к драккарам на озере. Многие из них были на лошадях, кто-то в телегах, на которых везли припасы.

Провожая Эльрика и Кнута, я заплакала, почему-то в этот раз моё сердце было не на месте.

— Яся, хватит, — упрекнул братец.

— Ясинка, всё будет ладно, я гостинец тебе привезу, — Кнут ободряюще улыбнулся.

Рядом с ним стояла мать, она провожала мужа и сына, чуть в стороне от неё, была Алва. Я заметила она смотрела на Эльрика, а тот как будто и не замечал её.

Потрепав меня по голове, Эльрик сел на своего коня, и подъехал к отцу. Я провожая его взглядом, натолкнулась на глаза Сверра. Тут же укололась, в его глазах был лед, темно-серые глаза были двумя ледниками. Что больно кольнуло в груди, как будто острая льдинка, пронзила мне сердце.

Чуть помедлив я перевела взгляд вновь на Эльрика, в этот миг раздался выкрик конунга и воины стали выдвигаться из поселения. Когда последний из них выехал за ворота, я выбежала за ними. Вбежав на высокий пригорок, чтоб лучше было видно, я долго стояла, вглядываясь в удаляющихся воинов.

В ожидании возвращения.

Шла ещё ранняя весна, местами в низинных местах лежал снег и иногда ещё налетал ледяной ветер. Прошло всего несколько лун, после ухода воинов из поселения, вернувшись из леса где собирала валежник для печи в избушке Дорте, я застаю её мертвой.

Нет, я не сразу осознала, что она ушла, она так и лежала тихо на лежанке, а мне думалось, что она спит. Только, когда сварив кашу, подошла её покормить и прикоснулась к её руке, пытаясь разбудить, я поняла, Дорте оставила меня в этом мире одну.

Те дни пока Дорте готовили к похоронному обряду, я не помню совсем. Слишком тяжело я перенесла первую свою потерю. Бабушка стала мне самым близким человеком, моей мамой, моим наставником и учителем, воспитателем и проводником в моей маленькой жизни. Она протянула мне руку и повела за собой, в трудный период моей маленькой жизни.

По традиции гётов, Дорте положат на погребальный костёр, будут петь песни триздны. Её многие уважали, а потому во время обряда народу собирается много.

На седьмой день после смерти, люди отмечали сьюунд[10], так как обряд включал в себя распитие хмельных напитков — сюмбел. Проведение этой церемонии завершало земной путь усопшего, и бабушка отправилась в Хель[11].

Только после проведения этого обряда, наследники могли предъявить права на наследство. Но у бабушке Дорте, никого из родственников не было, а потому всё её нажитое передаётся общине. А потому после совета старейшин, избушку Дорте отдают, семье, что недавно пришла в наше поселение. Их дом так и не достроен, отец семейства ушёл вместе с конунгом в поход.