Альфред Земерау - Куртизанки
Сначала монаршей милости удостоилась принцесса де Субиз. Она полюбила короля, как остроумно было замечено, из любви к своему мужу. После того как она обеспечила себе желаемые привилегии и доходы, и срок ее фавора истек, она как ни в чем не бывало вернулась к своему мужу, восхищенному ее удачным предприятием и сердечно принявшему ее вполне в соответствии с «Амфитрионом» Мольера, где было указано, что в совместном с Юпитером обладании нет ничего постыдного, при условии, что Бог заплатит за это подходящую цену...
Савиньи пишет 2 сентября 1676 г., что мадам де Субиз промчалась со скоростью видения и все вернулось на круги своя. «Кванта намекала, что все равно она лучше всех...» Однако прошло немногим более недели, и все пришли к выводу, что звезда маркизы меркнет. Были слезы, глубокие переживания, притворная жизнерадостность и снова погружение в глубокую тоску.
«Одним словом, подходит к концу моя любовь. Одни трепещут, другие ликуют. Некоторые хотят, чтобы все осталось по-прежнему, однако большинство за смену декораций. Короче, все живут, по мнению сведущих людей, в ожидании кризиса...»
В конце месяца, замечает Савиньи, все были убеждены, что любовь короля угасла, и маркиза колебалась между признаками, которые могли бы принести возвращение милости, и опасениями, что она ничего для этого не делает и что он опять положил глаз на кого-нибудь.
«Однако дружеские отношения не могут быть прерваны так просто, ведь такую красоту и высокомерие трудно отодвинуть на второй план. К тому же ревность очень живуча. Но может ли она что-нибудь предотвратить?»
В середине октября маркиза узнает о своей участи.
«Если бы Кванта решилась на отречение в Пасху, вернувшись в Париж (1675), она не оказалась бы сегодня в таком безысходном положении. Это было бы наилучшим решением, однако слабость человеческой натуры велика. Все хотят добиться легкого обогащения, а это приводит к бедности скорее, чем к богатству...»
После Субиз в милость к королю попала мадам де Людр. Однако, не обращая внимания на эту интрижку, как она и предполагала, быстро закончившуюся, маркиза была озабочена медленным, но верным возвышением новой блистательной звезды на небе Версаля. Это была вдова поэта Скаррона, урожденная д'Обиньи, впоследствии маркиза де Ментенон, которой, благодаря стараниям Монтеспан, было в свое время поручено воспитание ее с королем детей, и ей со временем удалось попасться на глаза королю.
Де Савиньи в своих письмах называет вдову Скаррона «Подружка» и упоминает о некоторых моментах ее медленного, но неотвратимого восхождения, которое в начале мая 1676 г. привело к победе более блистательной, чем в свое время прежней фаворитки.
«Все брошено к ее ногам. Ей переданы даже камеристки ее предшественницы. Одна держит пред ней горшочек с притираниями, стоя на коленях, другая натягивает ей перчатки, третья укладывает ее спать. Ни для кого не находится у нее доброго слова, и я думаю, что она потихоньку насмехается над постоянной готовностью услужить ей».
Однако час окончательного прощания Людовика с Монтеспан еще не наступил, так же как и окончательное воцарение Ментенон. И когда мадам де Людр была облагодетельствована им, он снова вернулся к своей прежней возлюбленной и даже, похоже, с прежними чувствами.
11 июня Савиньи писала своей дочери: «Ах, доченька, какой триумф в этом Версале! Какая радость снова завладеть им! Я целый час находилась у нее в комнате. Уже причесанная и одетая, она лежала в кровати, отдыхая после Великого поста. Несчастной Жо (мадам де Людр) наносился удар за ударом, и Монтеспан смеясь повторяла, что та имела наглость жалеть ее. Представь себе, на какие унижения может пойти человек, не обладающий слишком большим самомнением, и ты поймешь в какой-то мере, в чем дело. То есть Малышка (госпожа де Людр) займет свое прежнее место при Мадам (Лизелотте Орлеанской)».
Ведь теперь снова закружившийся вокруг Монтеспан двор стал избегать ее, познавшую такой непродолжительный взлет. Маркиза стала постоянно преследовать де Людр, отравлять ей жизнь и презрительно называть ее «эта босячка».
Далее Савиньи отмечает, что король и его возлюбленная в последующие месяцы были более близки и общались чаще, чем когда-либо прежде. Казалось, чувства прежних лет вернулись, все былые опасения исчезли и любой мог с уверенностью утверждать, что никогда не видел более прочного ее положения.
«Мадам де Монтеспан с недавних пор все больше покрывается бриллиантами, и стоит немало труда не отступить перед сиянием этой божественности. Их любовь, похоже, достигла наивысшей точки, кажется, она усиливается на глазах. Невиданное дело, чтобы такая страсть могла возобновиться...»
Однако, несмотря на все неожиданные и большие победы и почитание, какая-то тайная мысль терзала фаворитку, что выражалось в постоянном беспокойстве. Ведь она всегда была страстным игроком в карты, а в 1678 г. ее азарт стоил ей более 100 000 экю ежедневно. В Рождество она потеряла 700 000 талеров, однако поставила на три карты 150 000 пистолей и отыгралась. Пошел последний год ее господства, и пора было подводить итоги длинному списку ее побед.
Ей стукнуло тридцать восемь лет, и ее могла вытеснить соперница, годящаяся ей в дочери. В марте 1679 г. она просила аббата Гоблена помолиться за короля, стоящего на краю глубокой пропасти. Этой глубокой пропастью была восемнадцатилетняя мадемуазель де Фонтанж, с волосами цвета спелой ржи с переливами, огромными светло-серыми бездонными глазами, молочной белизны кожей лица, розовыми щечками, и, по словам современников, она вела себя как настоящая героиня из романов. Как и Людр, и Лавальер, она была придворной дамой королевы и, по свидетельству Лизелотты фон дер Пфальц, прелестна, как ангел, от кончиков пальцев ног до корней волос. Родственники послали ее ко двору, чтобы она составила себе счастье как раз благодаря своей красоте.
«Неожиданно маркиза оставила двор по причине своей ревности к мадемуазель де Фонтанж»,– указывает современник в своих заметках за март.
Однако Людовик, как совершенно верно рассказывали, любил своих подруг не так, как они хотели, а так, как ему больше нравилось. Он не разрешил ей покинуть его по ее желанию. И как прежде Лавальер должна была послужить триумфу Монтеспан, так теперь она сама должна была служить фоном для новой фаворитки. Она хотела удалиться, надеясь, что, возможно в будущем, через определенное время, король опять обратит на нее внимание.
В конце марта она писала герцогу де Ноай: «Все здесь достаточно спокойно, король приходит ко мне только после мессы и после ужина. Лучше встречаться реже и спокойно, чем чаще и в тревоге...»
Когда брат короля давал бал в Вилле-Котре, где некоторые из приглашенных были в масках, Фонтанж появилась в сногсшибательном туалете, похожем на платье Монтеспан. Всем стало ясно по поведению Людовика, что маркиза пала, король больше не замечал ее. Придворное общество, привыкшее подражать во всем всемогущему повелителю, тотчас последовало его примеру.
