Эмма Холли - Запретный плод
Боль обиды так сильно полоснула графа, что у него исказилось лицо. Он знал, что Фред – всеобщий любимчик, но Ипатия была для него самым близким человеком, и ее признание задело его гораздо больше, чем он мог предположить. До сих пор единственным, кто выделял самого Эдварда из двух братьев, был его отец, но он давно лежал в могиле. Для окружающих граф Бербрук был жестким и самолюбивым человеком, но никто не мог заглянуть в его душу и понять, какое одиночество подчас царит там.
Ипатия заметила тень боли, пробежавшую по лицу графа, и беспомощно всплеснула руками.
– О, Эдвард, ты же знал, что я дорожу Фредом больше, чем кем бы то ни было. Ведь он так беспомощен и слаб! Тебя я тоже очень люблю, но порой мне кажется, что ты смог бы обойтись вообще без любви. Ты делаешь вид, что не нуждаешься ни в ком, и люди платят тебе тем же. Но от меня ты не скроешь своего отчаяния, нет! Ты близок и дорог мне. Скажу больше: случись со мной беда, только к тебе я пришла бы за помощью, потому что доверяю тебе одному, Эдвард.
Граф, зло поджав губы, смотрел холодно и отстранение Он ненавидел себя за то, что выдал свои чувства, – много лет он учился сдержанности и равнодушию. Он не понимал, что заставило тетку оправдываться перед ним: ведь и для него проблемы Фреда были важнее его собственных.
– Вы не обязаны объясняться, тетя Ипатия, – твердо произнес он почти по слогам. – Я давно уже не зеленый юнец, которого могут обидеть чьи-то предпочтения.
– Милый Эдвард, – со вздохом сказала Ипатия, – мы все становимся беззащитными детьми, когда дело касается любви. Надеюсь, когда ты достигнешь моих лет, ты и сам поймешь это.
Эдвард изо всех сил надеялся, что этого не произойдет. Любовь никогда не входила в его планы на будущее. Но недаром говорят: расскажи Богу о своих планах, пусть Господь посмеется!
Вдовствующая герцогиня оказалась самой удивительной женщиной из всех, с кем приходилось сталкиваться Флоренс. Она была шести футов ростом, почти как мужчина, статная и высокомерная, и совсем не выглядела на те годы, которых достигла. Внимательные голубые глаза, похожие на два бриллианта в окантовке ресниц, казалось, смотрели в самую душу. Синее платье в серебряную полоску с зауженной талией и турнюром делали герцогиню еще выше.
Едва слуга ввел Флоренс в дорого обставленную комнату и представил хозяйке дома, у нее начали дрожать колени. Потолки здесь были такими высокими, что кружилась голова, лепнина на них была просто великолепна. А на то, чтобы вымыть гигантскую люстру, у слуг наверняка уходил целый день. Кресла, стол и шкафы светлого дерева с золочеными ручками и окантовкой были почти такими же, как в доме портнихи, и это даже позабавило девушку. Только в этой комнате не было ни единой подделки.
– Стойте прямо, юная леди! – приказала герцогиня, заметив, что Флоренс незаметно озирается. – Как я могу хорошенько разглядеть вас, если вы сутулитесь!
Флоренс чуть сузила глаза от удивления – она-то знала, что стояла прямо, расправив плечи, как солдат на военном параде. Щеки сразу стало заливать краской. Герцогиня медленно обошла ее, постукивая тростью из слоновой кости. Наверняка вдова больше любила эту трость за звук, который она издавала, чем на самом деле нуждалась в ней.
– Хм, – хмыкнула Ипатия, рассматривая Флоренс. Она остановилась позади нее, изучая покрой платья, и девушка не осмелилась обернуться или спросить, что означает это хмыканье. – Кто пошил это платье?
– Мадам Виктуар с Бонд-стрит, ваша милость, бывшая партнерша мистера Уэрта.
– Никогда не слышала про такую, – отрезала вдова, оказавшаяся опять напротив Флоренс и вновь уставившаяся на нее внимательными глазами. – Этот оттенок красного идет вам, мисс Фэрли, но едва ли подходит для столь юного создания, которое заливается краской при каждом удобном случае.
– Платье шилось не на меня, ваша милость. Это все, что оказалось на руках у портнихи. Она не успела скроить новое за такой короткий срок, – пояснила Флоренс, защищая француженку. Ей всегда было легче вступаться за других, нежели за саму себя.
– Хм, – снова произнесла герцогиня, поедая девушку глазами. Помолчав еще несколько секунд, она снова пустилась в путешествие вокруг Флоренс, ритмично постукивая тростью. – На фортепьяно играете?
– Довольно сносно, ваша милость.
– Поете?
– Несносно, ваша милость.
Постукивание трости прекратилось. Флоренс затаила дыхание. Она явственно ощутила, как два бриллианта глаз буравят ее затылок.
– Хочешь казаться умнее, чем ты есть, девочка?
– Нет, ваша милость, – отчеканила Флоренс. – Это вырвалось само собой.
За спиной раздался странный звук. Смешок?
– Вот как? – фыркнула герцогиня. Помолчав, она добавила: – Хватит на этом. Присядь и выпей со мной чаю. Впрочем, можешь отказаться, а я все равно чашечку выпью. И вот еще что: прекрати называть меня «ваша милость». Для тебя я тетя Ипатия.
– Тетя Ипатия? – Флоренс была так изумлена, что почти рухнула в кресло, так как ноги отказались ей служить. Она была уверена, что после такого придирчивого осмотра и ее неосторожного ответа на вопрос о пении герцогиня с позором выгонит ее.
– Да. А ты – моя племянница. Или ты всерьез полагаешь, что я собираюсь представить королеве дочь никому не известного викария? – И герцогиня весело захохотала.
– О, ваша ми... тетя Ипатия! Я не осмеливалась просить вас о...
– Вот и зря, девочка. Тебе пора научиться смелости. Я не хочу, чтобы моя протеже оказалась испуганной серой мышкой.
– Быть может, я и испугана, – тихо, но твердо возразила Флоренс, – но я точно не серая мышка.
Герцогиня глянула на нее изучающе, и девушка дерзко вздернула подбородок. Да, она робкая, несмелая, но не мышка. Это верно. Серая мышь не бежит из-под родного крова в незнакомый Лондон, не пытается выгадать себе более достойную судьбу, чем прозябание в провинции на жалкие крохи, оставленные отцом. Нет, она точно не мышка!
– Бесхребетным существом тебя точно не назовешь! Пей свой чай! – усмехнулась вдова. – Видишь ли, большинство людей в обществе так привыкли прогибаться, что едва пытаются выпрямить спину, как она сразу ломается. В тебе есть упрямство, но есть и благоразумие. Главное, не дай одному взять верх над другим.
– Я запомню это, ваша милость, – кивнула Флоренс.
– Тетя, – поправила герцогиня и отхлебнула чаю. – Но возможно, в скором времени ты станешь моей крестницей.
И она рассмеялась, заметив, как Флоренс в замешательстве уставилась на нее.
– Жду с нетерпением, когда смогу вывезти тебя в свет. Ты станешь сенсацией сезона, тебя ждет большой успех, поверь мне, детка. Тобой будут интересоваться, и желающих быть представленными придется заносить в список.
