Айрис Джоансен - Полночный воин (Хранительница сокровищ)
— Не желаю слышать никаких отговорок. Вылечи его, ты должна это сделать! — приказал он, впиваясь глазами в ее лицо.
Его пальцы так вцепились ей в кожу, что Бринн вскрикнула от боли.
— Если ты переломаешь мне кости, то я ничем не смогу ему помочь, — рассердилась она. — Не нравится слушать правду — прочь из палатки. Он умирает. Я сделаю все, что в моих силах, но не по твоему приказанию.
Гейдж криво усмехнулся.
— А по повелению трусливого красавчика лорда Ричарда? Теперь ты будешь подчиняться только мне. Он тебе больше не хозяин.
— Он никогда не был моим хозяином. Ни один мужчина не смеет распоряжаться мной. — Бринн посмотрела ему прямо в глаза. — Не трать попусту время на глупую болтовню. Угрозами меня не запугаешь и не заставишь вылечить этого парня. Так уж я устроена. Я знахарка и знаю свое дело. А теперь прикажи принести горячей воды и чистый холст для перевязки.
Гейдж не сводил с нее глаз.
— Священник уже промыл рану.
Бринн поняла, что победила. Он не будет мешать ей.
— Значит, придется сделать это еще раз. Если сарацину суждено умереть, то я не буду потом упрекать себя за чужие ошибки. По моим наблюдениям, священники не всегда отличаются чистоплотностью. — Она сняла шаль. — Разведите огонь у палатки и дайте мне небольшой горшок с горячей водой. Я приготовлю отвары и снадобья.
— Он может умереть, пока ты возишься со своей стряпней.
— А ты ждешь, что я пошепчу над ним и он выздоровеет? Мне надо промыть рану и смазать ее бальзамом. На первый случай у меня он есть, но понадобится еще. — Она устало добавила: — Если он переживет ночь.
— Он может не… — Гейдж отвернулся, чтобы Бринн не видела его горя, но дрогнувший голос выдал его боль за друга. — Не думай обо мне плохо. Я отблагодарю тебя, — быстро пообещал он, — дам щедрый подарок, если Малик останется жив.
Он страдал, она чувствовала его отчаяние и страх потерять друга.
Ему и вправду был дорог этот сарацин.
— Как же ты можешь торговаться со мной в обмен на человеческую жизнь?
— Почему бы нет? За сладкий кусок мы все торгуемся еще с колыбели. — Его лицо снова приняло бесстрастное выражение. — С годами в нас возрастает алчность, желание иметь все больше, но и расплачиваться приходится дороже. Ненасытен глаз человека.
Просунув голову в приоткрытый полог палатки, Гейдж продолжал говорить:
— Спустись с холма и взгляни на поле, усеянное мертвыми и искалеченными. Вот цена, которую Гарольд и Вильгельм заплатили за этот клочок саксонской земли. Жизни отданы за бесценок.
Зачем Гейдж напомнил ей о поле битвы! Бринн тогда едва проглотила комок в горле от ужаса. Сейчас ее вновь охватило удушье. Кровь. Боль. Смерть.
Гейдж тихо выругался.
— Что с тобой? Тебе плохо? Ты стала бледная, как снег.
— Все в порядке. — Бринн облизала пересохшие губы. — Принеси мне холст. Пора приниматься за работу.
Гейдж круто повернулся и вышел из палатки.
Раскачиваясь и тихо постанывая, Бринн пыталась сдержать слезы и справиться с темнотой. Сосредоточиться она должна только на сарацине. Впрочем, его имя Малик. Неважно, из каких он краев, главное — он человек. Ей ничем не помочь тем тысячам и тысячам погибших и изувеченных в сегодняшнем сражении, но, может, удастся спасти хотя бы одну эту жизнь.
— Малик, — прошептала она. — Ты слышишь меня? Я знаю, ты чувствуешь, что я рядом с тобой. Я — Бринн из Фалкаара. Я постараюсь вернуть тебя к жизни и сделать все для твоего спасения, но и ты должен помочь мне.
Ни одна жилка не дрогнула на молодом бородатом лице.
Да она и не надеялась на его ответ, он слишком близко подошел к смертному часу. Лишь бы он услышал ее. Ей не дано было знать, что ощущают и чувствуют люди под саваном забытья. Она принялась осторожно ощупывать разорванное тело вокруг раны. Боже, как холодна его кожа!
— Что ты делаешь?
Бринн резко отдернула руки и с вызовом посмотрела через плечо на стоявшего у входа в палатку Гейджа Дюмонта. Снова присев на пятках, пояснила:
— Я проверяю, не застряло ли что-нибудь в ране — грязь, обломок меча. Вроде бы все чисто, но маленькие кусочки металла или одежды могут вызвать нагноение…
— Ты лжешь! — Гейдж не сводил с нее недоверчивых глаз. — Ты щупала его. Я велел привезти тебя не затем, чтобы ты оглаживала и ласкала его. Для этого я мог бы позвать одну из лагерных шлюх. Одному Богу известно, сколько раз в этой кровати он спал едва ли не со всеми ними.
Она удивленно посмотрела на него. Он, конечно, решил, что ее пленили мужские достоинства сарацина.
— Если я дотронулась с нежностью до него, то только из жалости, а не от возбуждения. Надо лишиться рассудка, чтобы желать умирающего. — Она вернулась к главному: — Где горячая вода?
— Сейчас будет. — Гейдж прошел к Малику и опустился перед ним на колени. — Лефонт принесет воду.
Он посмотрел на Малика и вздохнул.
— Черт возьми, он едва дышит.
— Значит, еще есть надежда.
Бринн набралась мужества, решив попросить Гейджа о том, что вряд ли ему понравится, впрочем, как и всем мужчинам, а он был упрямее и настойчивее других.
— Я хочу, чтобы ты оставил меня с ним наедине.
Гейдж даже не взглянул на нее.
— Нет.
— Делай, что я говорю.
— Он вот-вот умрет. Он мой друг, и я не покину его в смертный час.
— Оставь меня наедине с ним, — как можно жестче повторила она, — или я пальцем о палец не ударю.
Гейдж поднял к ней свои ярко-голубые глаза. В них билась такая несокрушимая сила, что страх пробежал по ее телу.
— Что ты сказала?
Бринн облизала враз пересохшие губы.
— Ты отлично слышал. Я не позволю тебе вмешиваться или задавать мне вопросы. Ты должен оставить меня с ним одну.
— Должен? — насмешливым эхом отозвался он. — Мне не нравится это слово. Ко мне оно не подходит.
— Да, должен, — повторила она.
Пресвятая Дева Мария, как он посмотрел на нее! Бринн внутренне сжалась, ожидая удара, который легко бы ее расплющил. Что ж, ей уже приходилось выносить побои, и она осталась жива. Надо постараться выдержать гнев этого чужестранца, его пристальный взгляд, хотя в глубине души она не слишком-то была уверена в своей храбрости.
— Тебе надо, чтобы он остался жив, тогда подчиняйся. Я позову тебя, если замечу, что приближается конец.
— Я не двинусь с места.
Не мигая, он смотрел на нее. Его обуревали гнев и желание вышвырнуть вон эту непокорную девку. Но жизнь Малика! А ей еще никогда не приходилось сталкиваться с более волевым и упорным человеком. Бринн на мгновение ощутила себя хрупкой тростинкой на ветру, согнувшейся под натиском его глаз, но она не могла позволить себе проявить слабость и отступить.
