Роксана Гедеон - Валтасаров пир

Пытаясь успокоиться, я взяла Жанно на руки, нежно поцеловала вспотевший лобик, поправила кружевную пеленку.

– Пойдем во двор, Жанно? К дяде?

Малыш радостно улыбнулся, словно понял каждое мое слово.

– Доброе утро, Антонио, – сказала я, усаживаясь на крыльце рядом с братом.

Он вынул изо рта трубку и потушил ее.

– Доброе утро, сестра.

– Где сейчас Луиджи? На плантациях?

– Отправился к мадам де Пикуаньи… он без ума от нее.

– Наш Луиджи? – Я пожала плечами. – Он так красив, что без ума сама мадам де Пикуаньи.

Жанно тихо засыпал, и я перевела взгляд на Антонио. В ту зиму ему было двадцать девять лет. Он так и остался худощавым, но очень вырос – наверняка до шести с половиной футов. Антонио не был красив, но его живое лицо с характерным угрюмо-задиристым выражением было своеобразно. А в сущности, это был все тот же тосканский лаццарони, немного разбогатевший и из-за возраста ставший чуть спокойнее. В нем так и осталось что-то такое, что в детстве заставляло меня побаиваться и одновременно восхищаться им.

Луиджи рассказал мне его историю.

Покинув в девятнадцать лет Тоскану и забрав с собой Аполлонию, он отплыл из порта Ливорно и прибыл в Англию, где долго прозябал на китобойных шхунах и в британских доках. Когда представился подходящий случай, Антонио легко расстался с Аполлонией и на торговом судне добрался до Мартиники. Хозяин маленькой фермы на востоке острова взял его надсмотрщиком на плантации.

Остальное я знала смутно. Антонио был замешан в каких-то темных непонятных делах: ферма, где он работал, была ограблена. Уж не самим ли братом? Этого я не знала. Во всяком случае, он с дружками бежал с Мартиники в испанскую часть Сан-Доминго. Через пару лет он вернулся – под другим именем, солидный, богатый. Большая ферма, которую он назвал фермой Пьомбино, и кофейные плантации приносили ему немалые доходы. Очевидно, у Антонио были основания опасаться за свою жизнь. Ферма была превращена в маленький укрепленный пункт, в форт, обнесенный со всех сторон крепкой деревянной стеной и защищенный коваными воротами. Рабы здесь преимущественно были беглые. Хозяин Пьомбино обращался с ними как с компаньонами, и у них не было причин для недовольства. Каждый негр имел оружие, чтобы в случае необходимости защищать ферму. А сколько еще было управляющих, вооруженных лучше, чем разбойники с большой дороги…

Антонио нашел Луиджи во время своей поездки в герцогство Тосканское три года назад. Младший брат прозябал в нищете, зарабатывая гроши в какой-то кондитерской лавке и тут же прогуливая их во флорентийских кабаках. Антонио легко с ним сговорился… Несмотря на разлуку, оставалось между ними что-то такое, что связывало крепче любой дружбы: голос крови, родство… В итальянцах оно особенно сильно, это я проверила на себе.

Так я и жила на этой странной ферме – полубандитской, охраняемой со всех сторон, но хуже себя от этого не чувствовала. Уж я-то знала, что мне здесь ничто не угрожает. Ведь я сестра хозяина – Великого Антуана, как его здесь называли.

– Я так рада, что встретилась с вами, Антонио.

– Мы стали совсем другими?

– И да, и нет… Понимаешь, когда я рассталась с тобой, тебе уже было девятнадцать. Ты просто не мог сильно измениться. Но вот Луиджи… Его трудно узнать. Вам, наверно, тоже не верится, что я – Ритта.

– Ты стала совершенно другая.

– Лучше или хуже?

– Мне безразлично, какая ты. Ты – моя сестра, и я люблю тебя, какой бы ты ни была.

– Ты все такой же. Все так же веришь в святость кровного родства.

– Не только верю. Я еще и соберу всю нашу семью по кусочкам. Хочу в один прекрасный день увидеть всех детей Джульетты Риджи вместе.

– И Джакомо с Розарио? Они же пропали.

– Ты глупа, Ритта. Пропали? Они живы, как и мы. И так же хотели бы встретиться с нами, как и мы с ними. А еще – вернуться в Тоскану…

Он обнял меня за плечи с непривычной нежностью, погладил мои волосы.

– Тоскана! – прошептала я, взволнованная его словами. – Я стыжусь сама себя, Антонио. За все эти годы я даже не вспоминала о ней. – Ты – просто удивительный, ты все помнишь. А я забыла.

– Гм, судя по всему, у тебя не было другого выхода.

– Антонио, ты правда так считаешь?

– Ты была слишком мала, Риттина. Тебе попался суровый папаша. У нашей матери были довольно скверные вкусы, если она открыла объятия такому негодяю.

– Не говори так. Понимаешь, я забыла не только Тоскану, но и тебя, и всех-всех… Ты должен знать, насколько это далеко от меня. Я теперь француженка. А Тоскана… это только сон, причем сон не всегда приятный.

– Да, бывало, что на обед нам доставались только капустные кочерыжки.

Я крепче прижалась к нему, с радостью сознавая, что он – мой родной любимый брат. Теперь у меня есть родня… Есть защита, опора, надежда.

– Знаешь, Антонио, – вдруг вырвалось у меня, – я все-таки думаю возвратиться во Францию.

Он повернул ко мне лицо и грозно сдвинул густые брови.

– Что ты говоришь?

– Я думаю вернуться во Францию, только попозже, когда Жанно немного подрастет, – торопливо проговорила я.

– Немного – это, надеюсь, не меньше десяти лет?

– Нет, что ты! – воскликнула я испугавшись. – Года два-три.

– И думать об этом забудь. Никуда ты не поедешь.

– Нет, поеду, – упрямо сказала я. – Ну, Антонио! Я ведь молода. Неужели ты думаешь, что мне приятно жить в этой глуши, где никто меня не видит?

– Меня не интересует, приятно тебе или нет. Ты будешь жить здесь, на ферме Пьомбино, до тех пор, пока мы не решим перебраться в Италию. Да и кто тебя должен видеть? У тебя есть сын, этого достаточно.

– Ну да! – воскликнула я, по-настоящему испугавшись. – Я не желаю здесь жить. Я хочу домой, во Францию. Я красива, мне хочется, чтобы меня любили, а ты заставляешь меня сидеть на ферме и гладить тебе рубашки!

Я впервые поняла, что не в силах жить в Пьомбино даже ради Жанно. Ну, первые два года еще куда ни шло. Но потерять здесь пять или десять лет жизни – это катастрофа!

– Не говори мне такого, Антонио! Я поеду во Францию. И ты не смеешь мне этого запрещать… Да я себе даже жизни здесь не представляю! Я аристократка, привыкла жить в роскоши и совсем не хочу отвыкать от этого!

Я видела, что Антонио взбешен, и поднялась с крыльца, стараясь успокоиться. Не хватало еще, чтобы мое волнение передалось малышу.

Луиджи влетел во двор на взмыленном жеребце, словно проскакал сто миль без передышки. Бросив поводья негритенку, он направился к нам. Ему сразу стало ясно, что мы повздорили.

– Снова спорите? – с легкой усмешкой спросил он. Антонио сплюнул, круто повернулся и ушел в дом, ничего не ответив.

– Он не хочет отпускать меня во Францию! – возмущенно сообщила я. – Это просто безумие!