Дональд Маккейг - Ретт Батлер
— Принесите нам что-нибудь подкрепиться.
Крепко-крепко зажмурившись — перед глазами даже заплясали красные пятна, — Розмари молилась про себя: «Боже, пожалуйста, спаси моего брата. Пожалуйста, Боже! Сделай так, чтобы он остался жив».
В дальнем углу большой прохладной комнаты Шарлотта и Розмари сжались в комочек, как церковные мышки.
Констанция Венабл Фишер откашлялась и высказала свое мнение:
— Неподходящее время выбрал Лэнгстон для того, чтобы сводить свои счеты.
Казалось, осуждающий кивок миссис Фишер проник через дверь, вниз по парадной лестнице и через гостиную достиг самого кабинета мистера Батлера.
Джулиан заметил:
— Отец не изменяет своим привычкам. По субботам он всегда с утра сводит счеты.
Сидя на жестком стуле с прямой спинкой, как и подобало старой деве, мисс Джулиет Раванель заметила:
— Иногда мужчины прячут за пунктуальностью свой страх. Возможно, мистер Батлер…
— Ерунда! — перебила ее Констанция Фишер, — Лэнгстон Батлер — просто упрямая свинья!
Вошедший в комнату Соломон, слуга Батлеров в Броутоне, принес чай и блюдо с имбирным печеньем: повариха стряпала такое только во время недели скачек. Когда миссис Батлер попросила хереса, Соломон возразил:
— Слишком рано, госпожа. Солнце-то еще только взошло.
— Подайте херес, — настойчиво сказала миссис Батлер, и, когда дверь за Соломоном плотно закрылась, добавила: — Прав мистер Батлер, негры злоупотребляют добротой хозяев.
— Именно Батлеры потребовали сохранить рабство в Конституции Соединенных Штатов! — произнесла мисс Раванель хвастливую фразу, прекрасно известную всем присутствующим.
Миссис Батлер попалась на удочку.
— Конечно. Дорогой дядюшка моего мужа Миддлтон возглавлял делегацию Южной Каролины…
— Да, дорогая, — сказала Констанция Фишер, — Мы все это знаем. Но Ретт совсем не похож на Мидцлтона. Ретт пошел в деда Луи Валентина.
Элизабет Батлер поднесла руку ко рту.
— Нельзя о нем говорить! Лэнгстон никогда не упоминает имени своего отца.
— Отчего же никогда? — веселым тоном спросила Констанция Фишер, — Американцы — нация молодая. Деньги, оплаченные кровью, отмываются через поколение.
Плантация индиго в Броутоне не приносила прибыли и не могла обеспечить братьев, некогда ее унаследовавших. Луи Валентин Батлер бросил все и уехал в Новый Орлеан, где на протяжении долгого времени был связан с пиратом Джоном Лафиттом, а Миддлтон Батлер занялся торговлей рабами. Торговля африканцами была прибыльной, но закупщикам Миддлтона нередко попадались слабые, болезненные экземпляры, и те из негров, которые выдержали тяготы пути через океан, продавались ниже своей стоимости. Миддлтон оставил этот бизнес, когда Совет Чарльстона приказал ему сбрасывать мертвых негров дальше от берега. Иначе трупы выносило возле Уайт-Пойнта, где чарльстонские аристократы совершали субботние прогулки.
Поскольку Миддлтон Батлер не принимал чьей-либо стороны вплоть до полной победы Американской революции, ему удалось получить триста акров земли, конфискованной у патриотов. В качестве делегата съезда в Филадельфии Миддлтон Батлер выступил за сохранение рабства в соответствующем разделе новой Конституции.
В 1810 году Луи Валентин Батлер захватил «Меркато», испанское судно, груженное серебром, неподалеку от Тампико и купил тысячу акров превосходной земли для посева риса в Броутоне. Лэнгстон Батлер, сын Луи, всерьез поссорился с отцом и переехал к своему одинокому дяде Миддлтону. Луи Валентин приобрел еще две тысячи акров. Деньги на покупку поступили от продажи захваченных у побережья Техаса кораблей. (Хотя Луи Валентин клялся, что это были испанские и мексиканские судна, упорно ходили слухи, что те шли под американским флагом.)
Управляющие Броутонской плантации были вынуждены поддерживать экстравагантные порядки Миддлтона, к которым тот привык в Чарльстоне.
В одно прекрасное утро в 1825 году Луи Валентин Батлер вышел из Галвестона на корабле «Гордость Чарльстона», после чего его никто больше не видел. В тот же год кредиторы Батлера пришли на похороны этого достойного джентльмена, чтобы отдать дань уважения патриоту Америки и добиться от его наследника Лэнгстона Батлера причитающихся им денежных сумм. Лэнгстон продал две сотни рабов, чтобы удовлетворить требования кредиторов, и женился на пятнадцатилетней Элизабет Кершо, единственной дочери богача Эзры Кершо. Внешне малопривлекательная, мисс Элизабет славилась своим благочестием. Ее первенец, Ретт Кершо Батлер, появился на свет в сорочке, зажатой к тому же его кулачком, — обстоятельство, признанное всеми броутонскими гадалками необыкновенным великим предзнаменованием. Чего — добра или зла — никто из них не сказал.
Хотя торговля рабами из Африки была запрещена два десятилетия назад, пароходы с черным «товаром» иногда приставали к пристани Чарльстона, и Лэнгстон Батлер охотно покупал ангольцев, короманти и гамбийцев: жители побережья Африки были устойчивы к лихорадке и знали толк в выращивании риса. Он присоединил к своей плантации еще две тысячи акров земли, приобретенной у полковника Раванеля (тот был в отчаянии после смерти жены и не мог совершить эту сделку с выгодой для себя).
Отец Ретта основал Сельскохозяйственное общество Эшли-ривер. Выращивая различные сорта риса, Лэнгстон остановился на одном из числа африканских — «Сунчерчерпадди»: тот отлично провеивался и давал крупное зерно. Когда Уэйд Хэмптон пригласил Лэнгстона баллотироваться в законодательное собрание Южной Каролины, Батлер стал членом самого богатого и авторитетного мужского клуба Южной Каролины.
Утром того дня, когда должна была состояться дуэль Ретта, Джулиан, его младший брат, пил чай, а дамы — херес. Когда Соломон, наливая вино Констанции Фишер, не долил до краев, та с досадой постучала по бокалу.
Наблюдая за всем из-за кушетки, Шарлотта почувствовала запах имбирного печенья — дразнящий, щекочущий ноздри. Вздохнув, девочка подавила свое желание. Как она смеет думать об имбирном печенье, когда брат Розмари может быть ранен или убит? Шарлотта Фишер питала глубокое уважение к мудрости взрослых — ведь они все-таки взрослые, — но сделала вывод, что относительно Ретта Батлера они ошибались.
— Красотка Уотлинг вполне привлекательна, — заметила некрасивая мисс Раванель, — для селянки.
Элизабет Батлер покачала головой.
— Эта девушка испытывает терпение своего отца.
Когда Лэнгстона не было дома, Элизабет присоединялась к семейству надсмотрщика для воскресных молитв. Непонятно почему, но она чувствовала себя покойно в этом простом фермерском доме, где когда-то цвели ее надежды — трогательные надежды новобрачной — на счастливую жизнь. Непреклонная вера Исайи Уотлинга в Христа утешала ее.
