Синтия Хэррод-Иглз - Флёр
Браницкий, предоставив в его полное распоряжение свой кабинет, пообещал принести чая и удалился. Через несколько секунд дверь отворилась, и на пороге Пэджет увидел человека, которого никак не ожидал встретить здесь.
— Боже праведный! Неужели это вы, мисс Гамильтон! Что вы здесь делаете?
— Зато мне известно, лорд Джордж, что вы здесь делаете, — ответила Флер, подходя к нему поближе, чтобы пожать протянутую ей руку. — Насколько я понимаю, майор Браницкий капитулировал по всей форме?
— Да, почти, — ответил Пэджет. — Только он настоял на обработке дымом текста капитуляции, чтобы не занести сюда на нем инфекцию. Потом заявил, что с того момента, как наша армия высадится на берег, она будет находиться в строгом карантине. Как вам это нравится!
Флер с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться.
— Но он не хотел нанести вам оскорбление! Этого требуют портовые санитарные нормы. Он, вполне естественно, беспокоится о своих пациентах. Они уже выздоравливают, будет просто ужасно, если они снова слягут, только с холерой. Как вы думаете?
— Ах, вам известно и о холере?
— Мы слышали, что вы потеряли немало солдат, когда находились в Варне.
— Да, несколько человек. — Он, казалось, был озадачен. — Но что вы здесь делаете, мадемуазель, скажите на милость? Я слышал, что вы в Петербурге.
— Я остановилась на лето в усадьбе графа и графини Каревой в Курном. Она расположена в двух милях от моря, к северу от города.
— Да, да, Каревы, — Пэджет бросил на нее косой взгляд. — Да, конечно, — он откашлялся. — Мне очень жаль, мисс Гамильтон, я имею в виду вашего отца. Я прочел об этом в «Таймс». Вы хотите теперь остаться в России навсегда?
— Не знаю, — ответила Флер. — Все зависит от происходящих здесь событий. Какая неожиданность увидеть здесь британскую армию. Кто, черт побери, до этого додумался? Я считала, что после выхода русских из Валахии вы отправитесь домой.
— Откровенно говоря, мы тоже так думали. Эта идея не Реглана. Он, как и все остальные, хотел уже собираться домой, когда поступил прямой приказ из Лондона, от самого Пальмерстона. Нельзя сказать, что это было решение одного Старика, но широкой английской общественности не терпится в одно прекрасное утро прочитать в газетах известие о захвате Севастополя. Ну и что он мог в таком случае сделать? Вот мы и оказались здесь.
Флер была заметно взволнована.
— Вы, конечно, понимаете, что я ничего не могу вам сообщить, ведь я здесь только гостья. Да и вам не следует откровенничать со мной.
— Нет, нет, конечно, — подхватил Пэджет, — никогда бы не мог представить такого и во сне! — Он с удовольствием оглядел ее с головы до ног, отлично сознавая всю неловкость ситуации, в которой они оба очутились. — Клянусь Юпитером, как все же хорошо встретить здесь настоящую леди! Какая вы красивая, мисс Гамильтон, я вас такой прежде никогда не видел. А что за чудо ваша шляпка!
— Благодарю вас, — сказала Флер. Она колебалась, не зная, как начать. — Ну, а как поживает ваш брат?
— Джеймс? Ничего, сносно. Вначале, когда вы сообщили ему, что не собираетесь возвращаться домой, он очень расстроился, но теперь, кажется, пережил удар. Купил себе новую лошадь — крупную, серой масти, настоящий шквал! Он считает, что за такие деньги ему просто повезло.
— Ну а как себя чувствует мой брат, лорд Джордж? Надеюсь, он с вами в одном полку?
Она все тянула время, не желая задавать этот вопрос, так как боялась услышать на него ответ. Но сейчас у Джорджа был такой вид, словно он хотел, чтобы она спросила о Ричарде значительно позже.
— Боюсь, в данный момент ему плохо. После нашего отплытия из Варны он слег с дизентерией. Это ужасно неприятная болезнь — она такая прилипчивая и высасывает из парня все соки. Мы все ею переболели, правда, в разной степени. У Гамильтона она протекает тяжелее всех.
— Он ранен?
Пэджет сразу оживился.
— Нет, нет, он не ранен. На нем нет ни царапины. Правда, мы не вступали пока в сражение. Мы предоставляли такую возможность туркам — пусть повоюют, они себя неплохо зарекомендовали. Нет, с ним все в порядке, за исключением этой отвратительной болезни.
Флер чуть заметно улыбнулась.
— Если я напишу ему записку, вы ему передадите ее?
— Буду очень рад! Ничего нет проще. Нужно парня поддержать.
Флер немного помолчала, раздумывая над следующим шагом.
— Я понимаю, что вы не вправе сообщать мне что-либо, но я, вполне естественно, волнуюсь, переживаю, не зная, нужно ли нам эвакуироваться из Курного. Не могли бы вы сказать, можем ли мы там оставаться в полной безопасности?
Пэджет колебался.
— Думаю, мадемуазель, вам нечего нас бояться. Вы, вероятно, уже знаете, что наша цель — не Евпатория. Мы, конечно, вышлем своих фуражиров в окрестности, но в любом случае я могу позаботиться, чтобы вас оставили в покое.
— Благодарю вас. В свою очередь, готова вас заверить, что вам нечего опасаться нас! Если бы я только могла, то обязательно пригласила бы вас всех на обед в Курное.
— Клянусь Юпитером, многие лица моих товарищей непременно просветлели бы! — воскликнул Пэджет. — Самое страшное во всей кампании — это пища, которую нам предлагают. Вы помните наши обеды в Лондоне, мисс Гамильтон?
Флер засмеялась.
— Как же не помнить! У этого обжоры Касуорта в его графстве. Мой дядя обычно называет эту семью «постоянно жующие Касуорты». Привыкает он к бивуачной жизни? Солонина и галеты по норме — это настоящее для него испытание!
— Теперь вы не узнаете беднягу — он тает прямо на глазах.
Принесли чай, и их беседа стала еще оживленнее.
Вражеский флот бросил якорь в Каламитском заливе, и уже на следующее утро, четырнадцатого сентября, началась высадка десанта. Ночью прошел дождь, и рассвет был по-особому свежим и ярким — золотое солнце вовсю сияло на голубом небе.
Это, разумеется не осталось незамеченным. Вскоре после начала операции сюда, по приказу генерала Меншикова, прискакал пятьдесят седьмой отряд полка донских казаков. Расположившись на высокой скале, казаки приступили к наблюдению, а их офицеры подсчитывали число десантников, стараясь на глазок определить состояние их здоровья и рассмотреть снаряжение. Все происходило на расстоянии ружейного выстрела, и хотя занятые своим делом союзники время от времени, подняв головы, поглядывали на казаков, они не предпринимали никаких попыток огнем отогнать их подальше.
После полудня погода внезапно испортилась — небо потемнело, и по морю заходили пенистые волны. Началась сильная буря с дождем, которая расстроила высадку, превратив ее в какую-то мешанину брошенных на берегу полуоткрытых ящиков со снаряжением и припасами. От разгулявшейся стихии нельзя было укрыться. Казаки сообщили, что у тех десантников, которые добрались до берега, даже не было с собой палаток. Им пришлось пролежать всю эту ненастную ночь на песке, и многие из них утром уже не поднялись на ноги.
