Пенелопа Уильямсон - Под голубой луной
Систему медных трубок для парового котла по чертежам изготовил один бирмингемский предприниматель. Маккейди разрабатывал эту систему целых шесть лет, а начал в то лето, когда впервые попытался создать паровоз, когда встретил рыжеволосую, худенькую девчонку, которая перевернула его жизнь. И вот теперь перед ним был результат – паровой котел, гораздо более легкий и мощный, чем все существовавшие прежде. Котел, сконструированный для машины, которая повезет грузы и пассажиров через всю страну.
Маккейди снова присел на угол стола. Рядом, отпихнув в сторону болты и гаечные ключи, удобно устроился Дункан. Некоторое время оба сидели молча, прихлебывая из фляжек. Первым заговорил граф.
– Она красавица, наша «Комета», правда, Дункан? – Он испытывал настоящее наслаждение, глядя на творение своих рук. – Мощная, быстрая, гладкая. Жаль только, что я вряд ли увижу, какова она на ходу.
– Что ж поделаешь! Вы поставили на кон все, бросили кости и проиграли, – спокойно отозвался слуга, отпивая из фляжки.
На губах графа заиграла легкая улыбка.
– Какое тонкое и – главное – меткое замечание. Я действительно играл и проиграл. А потому нет смысла рыдать и рвать на себе волосы. Ты необыкновенно рассудительный человек, Дункан.
Дункан ухмыльнулся.
Но лицо графа снова стало серьезным.
– В отличие от одной моей знакомой ты не позволяешь своим эмоциям брать верх над здравым смыслом. Какая жалость, что мы с тобой не можем пожениться.
Глаза Дункана чуть не вылезли из орбит от изумления. Граф сделал успокаивающий жест, расплескав при этом немного бренди.
– Я совсем не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что если бы мужчины, которые хорошо понимают друг друга, могли пожениться, то для них узы брака были бы гораздо менее тягостными.
Завороженно наблюдая за рукой графа, Дункан несколько раз сморгнул.
– Я вас понимаю… Кажется.
– Конечно, понимаешь. И понимаешь именно потому, что ты мужчина. – Он несильно хлопнул Дункана по плечу. – Вот представь себе: тебе шестнадцать лет, и я пощадил твое целомудрие, причем ценой немалых физических мучений. А ты в это время скачешь по округе, оглашая ее смехом, от которого любой мужчина способен сойти с ума, и улыбаешься губами, которые как будто созданы для того, чтобы делать с мужчиной такие вещи, какие мог изобрести только дьявол… – Маккейди перевел дух и, в надежде ухватить упорно ускользающую нить своих рассуждений, сделал приличный глоток бренди. – Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что был просто святым. И что ты думаешь, она поблагодарила меня за это? Ха!
Дункан покачал головой и торжественно произнес:
– Я бы вас поблагодарил… э-э… Я бы… э-э был так благодарен, что… э-э… поцеловал бы… э-э… Да, я бы обязательно поблагодарил бы вас, сэр.
– Конечно, ты меня поблагодарил бы. Хотя бы из вежливости. А если бы я спас тебя от участи худшей, чем смерть…
– Что же может быть хуже смерти?
– Брак с Титвеллом.
Дункан преувеличенно содрогнулся.
– За такое рыцарское поведение я бы вам был благодарен всю жизнь.
– Конечно, был бы. Потому что ты мужчина. Да мужчина никогда не сделал бы такой глупости не согласился бы выйти замуж за отпетого мерзавца и сквалыгу только для того, чтобы спасти человека, которого он люб… который ему небезразличен, от долговой тюрьмы.
Дункан отпил из фляжки и, зажав ее между коленями, разглядывал поблескивающую внутри золотистую жидкость. Его красивое лицо было задумчиво и серьезно.
– Вы говорили миледи, что любите ее, сэр? Граф метнул на него разъяренный взгляд.
– Вот один из тех вопросов, которые обычно задают женщины. Боюсь, Дункан, мы все же не подошли бы друг другу.
Дункан пожал плечами.
– Мое сердце уже все равно занято мисс Пул. Только она не хочет меня. Я для нее недостаточно хорош. Слишком красив.
Отхлебнув из фляжки, Маккейди задумался над заявлением слуги.
– Ты знаешь, Дункан, я пришел к одному глубокомысленному выводу. Женщины – существа совершенно непостижимые. Ладно, пошли, пора домой.
Дункан с трудом следил за причудливыми поворотами мысли графа. Некоторое время он переваривал услышанное, после чего сказал:
– Это невозможно. На улице темно, а мы пьяны. Граф встал. Окружающий мир слегка накренился. Он благоразумно сел обратно.
– Ладно, поедем завтра. Тем более, что оно скоро наступит. – Достав бутыль, он до краев наполнил фляжку Дункана. – А пока набирайся сил. Они тебе пригодятся в предстоящем нелегком испытании. Потому что, как только мы приедем домой, ты силком потащишь мисс Пул в Гретна Грин и женишься на ней, захочет она того или нет.
– Вы уверены, сэр, что у меня получится?
– У меня же получилось. Вернее, почти получилось. А окончательно получится, когда Джессалин наконец признает тот факт, что она принадлежит мне. И если из нас двоих кто-то имеет право спасать другого, то я, а не она. Спасение – не женское дело. Но это, к сожалению, понимают только мужчины.
– Мне все-таки кажется, было бы правильно, если бы вы сказали миледи, что любите ее, сэр.
– Разбирайся со своими собственными делами, Дункан. Дункан икнул.
– Хорошо, сэр.
Черная Чарли сидела под аркой, словно огромный паук. Перед ней на столе выстроились аккуратные столбики монет разного достоинства. Она подсчитывала ставки, сделанные на прошлой неделе.
– Доброе утро, Чарли, – поприветствовала ее леди Сирхэй.
Не вынимая изо рта глиняной трубки, букмекерша расплылась в широкой улыбке, показав гнилые черные зубы.
– Кого я вижу! Да это же мисс Джессалин. Я вас и не узнала в этой одежде. Но я же вам ничего не должна, да? По-моему, мы все уже уладили.
– Да-да, Чарли, все в порядке. Я здесь не за этим. Я собираюсь продавать лошадей.
От удивления брови Черной Чарли полезли вверх и почти исчезли под засаленным чепцом.
– Продавать? Или после смерти бабушки у вас просто душа не лежит к скачкам? Ну что ж. На них можно отхватить солидный куш. Особенно на Голубой Луне. Первоклассная лошадка, всегда так говорю.
Улыбка Джессалин выглядела жалковато.
– Да-да, она такая. Первоклассная лошадь… – На глаза навернулись слезы, и она поспешно отвернулась, чтобы их сморгнуть.
Тут к Чарли подошел какой-то денди в брюках в зеленую полоску и ярко-красном сюртуке с медными пуговицами размером чуть ли не с куриное яйцо. Он желал поставить двадцать пять фунтов на фаворита скачек Роули Майл, которые должны были состояться на будущей неделе. Джессалин ушла. Во дворе Тэттерзалла утро понедельника было самым оживленным. В этот день букмекеры выплачивали выигрыши за прошлую неделю, а лошади, выставленные на аукцион, бойко шли с молотка.
