Елизавета Дворецкая - Огнедева
Увидев ее после поездки, Велем так обрадовался, что даже жарко стало. Захваченный этими делами, он не вспоминал о ней, но тут вдруг понял, что скучал по своей Ложечке, сам того не зная. Чем больше он смотрел на нее, тем больше верил, что эта девушка непростого рода. В ее осанке, в глазах, в каждом движении чувствовалась внутренняя сила, необычная для простой челядинки. При этом она была усердна и старательна, искусно шила и вышивала. И к тому же с каждым днем она становилась красивее — а может, Велему так казалось. При взгляде на нее он чувствовал восхищение и щемящую сердце нежность. Не раз уже он просил мать не нагружать Ложечку слишком тяжелой работой, но та сама бралась за дела, не дожидаясь приказов. А ему хотелось оберегать ее, сделать ее жизнь легче и приятнее, чтобы хоть когда-нибудь увидеть радостную улыбку на ее лице. И не раз уже он ловил себя на мысли, что не будь она рабыней, лучше жены ему бы не найти…
И чем дальше, тем больше эта мысль им овладевала. Сама Ложечка всем была хороша и нравилась Домагостю и Милораде; мешало только то, что в Ладоге ничего не знали о ее роде. Но ведь когда-нибудь, выучившись словенскому языку, девушка сама расскажет о себе. И если выяснится, что она все же недостаточно знатна, старшую жену можно взять другую. Тогда наконец он выйдет из круга неженатых парней и его перестанут попрекать короткой рубашкой.
Все еще думая о Ложечке, Велем вошел в истобку и увидел отца и Доброню, сидящих у стола и о чем-то увлеченно толкующих.
— А точно? — спрашивал отец, озабоченно хмуря брови.
— Да и мать подтвердила. — Доброня кивнул. — Я бы поехал… мне и самому белый свет посмотреть любопытно… Но она — в слезы, да я и сам думаю: как она с двумя-то управится одна?
— Ну, не одна она, не в лесу ведь живете…
— Хоть и не в лесу, а все же… Дивляна уедет, Тепляна, может, с нею, и кто у нас дома-то из женщин останется?
— Тепляна с ней не поедет — сватали ее вчера. Ты где был-то?
— За Нежату?
— А за кого ж еще?
— Ну, хоть и не уедет, а из дому уйдет. И кто останется? У Ярушки свой на руках будет, да и не работница она теперь. Мать, да Молчана, да Сойка с Сорокой — вот и все. И покацать будет некому. Лузика вон еще, — добавил он, увидев в это время вошедшего Велема и вспомнив, как тот принес в дом новую челядинку.
— А вы о чем? — осторожно осведомился Велем, видя, что они хоть и заметили его, но голосов не понизили.
— Да… радость у нас! — ответил Домагость, хотя по его лицу никто не сказал бы, что они обсуждают радостное событие. — Никаня в другой раз тяжелая. Плодовитая сноха у меня — одному едва успели имя наречь, у нее уж другой готов! Вот я и не знаю, как мне теперь Доброню в Киев посылать. Может, полгода проездит, а может, и целый год, тут уж не угадаешь, как все сложится, а жену с двумя ребятами не хочет надолго оставлять. И прав ведь: Дивляна уедет, Тепляну просватали у нас, Яромиле в тот же срок своего качать. Вот и выходит, что помогать ей будет некому. Кому Дивляну везти, и не знаю. Гребня, что ли? Тебя бы послать, да неженатому парню уважения не будет. Вот был бы… Ты-то когда женишься? — Домагость окинул взглядом стоявшего перед ним парня, словно прикидывал, достаточно ли тот вырос.
— Да я и женился бы, — ответил Велем, вспомнив, о чем только что думал. Похоже, сама судьба подталкивает его сделать этот шаг. — Если позволишь, батюшка. А то задразнили меня уже короткой рубашкой. Даже Вышеня, и тот…
— К кому же свататься будем? — Доброня расплылся в довольной улыбке. Мысль о женитьбе младшего брата порадовала его сама по себе, а если благодаря этому он спокойно останется дома, он готов был бежать к родичам будущей невестки хоть сейчас.
— Да… Далеко ходить не надо… — Велем смущенно ухмыльнулся. — Невеста всем хороша… И собой красива, и нрава покладистого. Правда, не знаю, хочет ли идти за меня… — Он еще раз ухмыльнулся, потому что не мог представить пленницу, которая откажется стать женой и хозяйкой в доме, тем более у того, кто не только купил ее, но и спас от смерти. — Да и как тебе, батя, понравится… Ты ведь едва ли там думал сноху найти, где я…
— А ты-то из дому не побежишь? — с усмешкой начал Домагость, но в это время дверь снова открылась, и на пороге появились Вышеслав и его брат Родослав.
— Здоровья хозяевам, веселья дому! — заговорили оба, приветствуя хозяев и чуров, разместившихся на полочке в красном углу. — К тебе мы, Домагость Витонежич, и к роду твоему с делом неотложным, — продолжал Родослав, когда оба уселись. — Шли мы бережком, видели диво дивное. Сидит сокол на колышке, соколица — на другой сторонушке, меж собой речь ведут. Соколица говорит: не летай ты, сокол молодой, не летай высоко и далеко, да не маши крыльём широко, еще много мужей на Волхове, еще больше парней молодых. А нету середь них такого молодца, как Горислав Вышеславич! Он на горе ясна сокола убил, под горой куницу задавил, а на заводи — утушку, да на песочке — лебедушку. Теперь ищет красну девицу…
Домагость, поначалу слушавший настороженно, улыбнулся, поняв, что словенские старейшины пришли вести речь о сватовстве, чтобы женить Горислава на какой-нибудь из ближайших родственниц Дивляны, раз уж сама она отправляется в Киев. В Витонеговом роду взрослые невесты имелись у Хотонега и у стрыя-деда Братомера. Сошлись на том, что пойдут сейчас к ним и выяснят, какую из дочерей родители хотели бы первой отдать. Витошку послали предупредить, чтобы хозяева готовились к встрече, а Велем, пользуясь случаем, вышел во двор поискать Ложечку.
Девушку он нашел в клети, где она просеивала муку, — Милорада собиралась сегодня ставить новый хлеб. Завидев Велема, Ложечка улыбнулась, но работы не прервала. А он остановился в нерешительности: как с ней объясниться? Будь на ее месте другая девушка, он не растерялся бы. По-варяжски Велем говорил свободно, по-чудски — с запинками, но вполне внятно. Беда в том, что Ложечка не знала ни словенского, ни варяжского, ни чудского. А тот язык, на котором она изредка пела по вечерам, был непонятен совершенно.
— Послушай. — Велем все же подошел и взял ее маленькую руку, испачканную мукой. Ложечка перестала работать и повернулась к нему, видя, что он хочет сказать что-то важное. Взгляд ее карих глаз, почти черных в полутьме клети, куда свет падал только через открытую дверь, был напряженным и немного тревожным. — Я хочу, чтобы ты была моей женой. — Велем со значением сжал ее руку и приложил к своему сердцу. Ложечка с возрастающим беспокойством проследила за движением своей руки в его ладони. — Ты, — другой рукой Велем показал на нее, а затем обвел клеть и все ее содержимое, — будешь хозяйкой. Хозяйкой, — повторил он и похлопал по поясу, где обычно у варяжских женщин висят ключи, знак законной жены и госпожи дома. — Со мной. — Он показал на себя и потом обнял ее, не зная, как еще выразить свою мысль.
