Симона Вилар - Делатель королей
Он огляделся, но, кроме хлопочущей у огня старухи, никого не увидел. У этой старухи были колдовские прозрачные глаза, и король на мгновение замер, глядя на нее. Потом, словно очнувшись, полез в кошелек и бросил ей шиллинг.
– Так где же она? – снова обратился он к Майсгрейву.
Филип за это время успел собраться с мыслями.
– Она вряд ли сможет выйти к вам, государь. Ее можно извинить – леди Майсгрейв, спеша ко мне, захватила с собой всего одно платье.
Эдуард захохотал, хлопая себя по бедрам.
– О, если дама отказывается от беседы с королем только из-за того, что на ней неподходящее платье, – это настоящая женщина! Поверьте мне. Что ж, я буду рад, когда вы представите леди Майсгрейв ко двору, а Элизабет назначит ее своей придворной дамой.
Филип ничего не ответил. Каждое слово короля разило его наповал. Леди Майсгрейв!.. Король уже оставил свои подозрения в отношении Элизабет Вудвиль. Он был теперь в нем уверен. Да и сама королева после рождения сына и полугодичного затворничества в Вестминстерском аббатстве так счастлива возвращением супруга!
Король принялся расспрашивать барона о его ранах. Майсгрейв попробовал отшутиться: слава Богу, ничего серьезного – разбита голова, сломана лодыжка и стрелой задето легкое. Эдуард поддержал шутку: разумеется, по сравнению с мучениями святого Себастьяна все это сущие пустяки и барон отнюдь не заслуживает канонизации.
Он казался беззаботным, но Майсгрейву бросились в глаза тени усталости на лице короля, покрасневшие, словно от бессонницы, веки. Король мало походил на гордящегося своей победой полководца. Тогда он спросил напрямик, что занимает мысли старшего из Йорков.
– Я вижу, ты еще ни о чем не знаешь, – печально проговорил король. – Ланкастерцы наконец пересекли Британский канал. Маргарита Анжуйская с сыном в Англии. Они высадились на южном побережье, где еще сохранились силы Алой Розы. Маргарита – хитрая баба и тотчас распространила воззвания в Девоншире и Сомерсетшире. Сейчас у них уже более сорока тысяч воинов. Это больше, чем было у Уорвика под Барнетом. К ней примкнули Сомерсет и Оксфорд с остатками своих сил, и теперь она движется в Уэльс, где с отрядами Алой Розы ее поджидает граф Пемброк.
– Вы должны немедленно выступить ей наперерез, государь. Простите, что осмеливаюсь советовать…
– Все верно. Именно это я и намеревался сделать. Наш брат Глостер еще вчера с войском двинулся в этом направлении. Я выступаю завтра, едва будет предано земле тело Ричарда Невиля. Однако те силы, что есть у меня сегодня, слишком малы. Я собрал всех, кого смог, но у меня недостает людей, чтобы отправить их в Кент, где, по слухам, поднял мятеж против Белой Розы этот бешеный бастард Фокенберг.
– Ваше величество, Кент подождет. Главное сейчас – принц Уэльский и Маргарита Анжуйская. Прискорбно, что я сейчас в столь жалком состоянии и не в силах предложить вам свой меч. Но у меня наготове отряд, мои люди из Нейуорта. Примите их под свое начало, государь, и они будут биться с ланкастерцами не хуже, чем с шотландцами в Пограничье.
Эдуард поблагодарил, заметив, что сегодня каждый добрый клинок на счету. Для барона было очевидно, что не только из благих побуждений король прискакал из Лондона в это захолустье. Но что делать – носящие венец превыше всего обязаны ставить интересы державы. Многое изменилось. Когда Эдуард Йорк вознамерился жениться на красавице Элизабет Грэй, он не был таким. Таким он стал лишь после того, как Уорвик взял над ним верх, и Эдуард постиг, как легко лишиться трона и превратиться в изгоя.
Филип спросил, как в Лондоне было принято известие о победе под Барнетом. Лицо короля осветилось, и он поведал о новых пышных торжествах в городе. Однако оживление его быстро угасло, и он заговорил об Уорвике.
– Его тело четыре дня лежало в соборе Святого Павла, и видели бы вы, какие толпы стекались туда. Люди не хотели поверить, что Делателя Королей больше не существует. Даже когда погиб мой отец, начавший эту войну, не было такой скорби. Тотчас было позабыто все плохое, что с ним связывали раньше, и Уорвик сразу стал легендой. Горожане, йомены, рыцари, духовенство – все пришли к его гробу. Многие рыдали.
Солдаты вспоминали, что именно он приказал щадить их во время войны Роз, что он был добр к ним и ведал их нужды, горожане – что герцог закупал хлеб за морем в голодные годы, берег их свободы и привилегии, и чтил их праздники. Рыцари говорили о нем, как о последнем потомке мужской линии Невилей, ведущих свой род от Эдуарда III.
Воздух был наполнен едва сдерживаемыми рыданиями. Я объявил торжества по случаю победы, но люди облачились в траур. Я много передумал, когда стоял над его гробом в соборе Святого Павла. Потерять старого врага порой не менее тяжело, чем друга. А ведь было время, когда он был мне другом и наставником. И мне будет недоставать старого Медведя. Что греха таить – всем, чем я владею сейчас, я обязан Уорвику – да будет милостив к его многострадальной душе Господь!
Король осенил себя крестным знамением.
– Я заказал сто молебнов за упокой его души. И столько же за его брата Монтегю и Анну Невиль.
– Что?!
Филип рывком приподнялся и едва не задохнулся от боли. Эдуард с изумлением глядел на него.
– Вы не знали? Принцесса Уэльская была в Барнете, куда ее привез Ричард. Но ее нрав, барон, вам известен лучше других. Когда вы были спутниками, она нарядилась мальчишкой, затем в Лондоне ее видели в платье служанки. Все это весьма странно, и мне трудно верить, когда о ней говорят, что она была весьма сообразительна и унаследовала государственный ум своего отца. В ночь после битвы, когда мы оставили ее бодрствовать у тела Уорвика в часовне аббатства, она бежала, заколов часового у ворот, и исчезла.
Мы сделали все, чтобы ее разыскать, но обнаружили только одно – ее траурную вуаль у края трясины. Опасаясь худшего, я велел обшарить болото, и, увы, солдаты наткнулись на ее обезображенный, распухший труп. Она пролежала под водою несколько дней, лицо вздулось и потемнело. Но на ней были лохмотья траурного платья, и ее опознали баронесса Шенли и герцог Кларенс. Упокой, Господи, и ее мятежную душу.
Я почти не знал ее, но она одно время была моей невестой, одной из родовитейших и знатнейших леди Англии. Я велел предать тело земле со всеми почестями, хотя так и осталось не выясненным, утонула ли она, забредя в трясину ночью, или в отчаянии покончила с собой, что суть грех.
Мне говорили, что Эд Ланкастер страстно любил Анну и торопил мать с высадкой в Англии, чтобы скорей соединиться с нею. Маргарита же медлила, ведя свою дьявольскую игру. Но вот что еще странно. Мой брат Ричард Глостер весьма сомневается в гибели Анны Невиль. Он смеется и говорит, что она, как и ее отец, сделана не из того теста, чтобы так скоро сказать «аминь». Но, по-моему, мой добрый Ричард был просто влюблен в младшую из Невилей, хотя и сам себе в этом не признавался.
