Джулия Гарвуд - Две розы
Детям не разрешили сесть за стол вместе со взрослыми, а отправили на второй этаж. Мэри Роуз нашла это необычным, но промолчала, пытаясь следовать совету тетки Лилиан.
Ее усадили между Барбарой и Лилиан, Харрисон оказался на противоположном конце стола.
Трапеза, как поняла Мэри Роуз, была в этом доме сродни священнодействию. Разговоры велись практически шепотом. Блюда на великолепных серебряных подносах разносили лакеи.
Свою первую ошибку Мэри Роуз совершила еще до того, как все принялись за еду. Она спросила у тетки, собираются ли присутствующие читать молитву. Отец услышал ее вопрос и подумал, что она имеет в виду благодарственную молитву.
Но не успела Мэри Роуз и рта раскрыть, как все звуки заглушил испуганный вопль тетки Лилиан:
– Боже, Уильям, она воспитывалась у католиков!
– Я еще не католичка, – возразила Мэри Роуз.
– Виктория, в нашей семье всегда почитали англиканскую церковь. Ты ведь тоже из Эллиотов, дорогая, – пояснила Лилиан.
– А что мне мешает принять католичество? Или иудаизм, или… Неодобрительная гримаса, исказившая лицо Лилиан, заставила Мэри Роуз замолчать. Когда же Лилиан неловким движением опрокинула на себя стакан с водой, она поняла, что тетка по-настоящему шокирована.
– Я не хотела вас расстраивать, – сказала Мэри Роуз. – Просто мы с братьями решили хорошенько разобраться в разных религиях, прежде чем принять какую-либо из них.
– Ну, Лилиан, похоже, нам предстоит немало поработать, – заметила Барбара.
– Я прямо даже не знаю, с чего начать, – кивнула Лилиан и повернулась к племяннице. – Если бы твоя мать или бабка услышали твои разглагольствования, они бы скончались на месте.
– Но они уже умерли, – вмешался в разговор Эллиот. – А лично мне любознательность Виктории кажется достойной восхищения. Хотя я, конечно, не сомневаюсь, что она присоединится к последователям англиканской церкви.
У Харрисона слова Эллиота вызвали раздражение:
– Полагаю, она сама сделает свой выбор, не так ли, сэр?
Эллиот пожал плечами и предпочел проигнорировать эту тему.
Лицо Лилиан тем временем побагровело от гнева – по-видимому, она считала, что вечер принес уже достаточно сюрпризов.
– А ты знаешь, Виктория, что тебя назвали в честь твоей бабушки?
Мэри Роуз широко раскрыла глаза и, наклонившись к Лилиан, прошептала:
– Правда? Меня назвали в честь этой старой фурии?
Лорд Эллиот с трудом подавил улыбку. Лилиан же громко застонала и снова схватилась за горло.
– Нет, Виктория, не в честь старой фурии, а в честь другой твоей бабушки, – решил сгладить неловкость дочери лорд Эллиот, и в голосе его звучал сдерживаемый смех.
Садясь за стол, Мэри Роуз испытывала довольно сильный голод, но теперь бесцельно ковыряла содержимое своей тарелки, делая вид, что наслаждается.
Она не привыкла трапезничать в такой чинной атмосфере и чувствовала себя сейчас, словно на похоронах. Ей хотелось подняться наверх и лечь в постель. Однако она не осмелилась и послушно следовала наставлениям тети Лилиан.
Отец произнес прекрасный тост в честь ее возвращения и их с Харрисоном свадьбы. Барбара заявила, что прием, который состоится в конце сентября, является прекрасным поводом отметить заключение этого союза. Лилиан ухватилась за эту идею. Тетушки принялись вполголоса обсуждать ее, и Мэри Роуз уже через несколько минут стало клонить ко сну. Но еще в течение целого часа ей пришлось находиться среди гостей. Когда ужин наконец завершился, она так устала, что едва смогла подняться по лестнице.
В спальне ее ждала Анна-Мария, а на подушке Мэри Роуз снова обнаружила красную розу.
К тому времени, когда в комнату вошел Харрисон, она уже спала. Он наклонился, чтобы поцеловать ее на ночь, и был приятно удивлен, увидев, что она прижала розу к себе. Он осторожно вынул цветок из ее пальцев и улегся рядом с ней.
Харрисон знал, что сегодняшний вечер выдался трудным для жены. Она смущалась и страдала от чрезмерного внимания. Мэри Роуз не съела ни крошки. Впрочем, высказанная в ее адрес критика отбила аппетит и у него самого.
Все же, по его мнению, Мэри Роуз держалась совсем неплохо. Она реагировала на происходящее значительно быстрее и точнее, чем он сам. И с большим достоинством отвечала на бестактные реплики своих новых родственников.
Засыпая, Харрисон все еще переживал за нее – испытание оказалось действительно нелегким. А ведь это было только начало!
3 октября 1872 года
Дорогая мама Роуз,
Может быть, ты все-таки перестанешь уговаривать меня жениться? Ты ведь прекрасно знаешь, что меня в любую минуту могут посадить в тюрьму или повесить на ближайшем дереве.
Кроме того, меня устраивает мое нынешнее положение. Я делаю что хочу и ни перед кем не должен отчитываться. Меньше всего мне нужна женщина, которая будет меня пилить.
Твое письмо с объяснениями по поводу критических дней пришло как раз вовремя. У Мэри Роуз ужасно разболелась поясница, и она целых два дня не выходила из своей комнаты. Она пока еще мне ничего не рассказала, но я знаю, что твоя весточка помогла ей. Ей не нравится быть женщиной, мама, но скоро она переменится и перестанет бить всех мальчиков, которые пытаются с ней подружиться.
Мэри Роуз все еще не знает, как она хороша. Мы не думаем, что она когда-нибудь превратится в ломаку. С четырьмя братьями, которые постоянно на тебя покрикивают, трудновато вырасти высокомерной и жеманной. На нее в самом деле заглядываются все мужчины в городе. Сдается мне. ее голубые глаза разобьют не одно сердце.
Господи, я ужасно нервничаю, глядя, как она становится взрослой.
С любовью
Адам.
Глава 19
Весь следующий день Мэри Роуз выстукивали, выслушивали и обмеряли. Доктора Томас Уэллс и Харольд Кендлтон приехали в одиннадцать утра и провели с ней целых два часа. Однако в основном врачи расспрашивали Мэри Роуз о ее прошлом.
Она с удовольствием отвечала на их вопросы, потому что ей нравилось вспоминать о своей жизни в Монтане. Она гордилась братьями и хотела, чтобы все знали, какие они замечательные.
После врачей в ее комнате появилась портниха с тремя помощницами, и закипела работа над ее новым гардеробом.
Тем временем врачи делились с лордом Эллиотом своими впечатлениями. Эллиот счел нужным, чтобы при этом присутствовали его сестры и их мужья. Подумав немного, он послал и за Харрисоном.
Доктор Уэллс был осанистым мужчиной с седыми бакенбардами, которые он то и дело поглаживал. Харрисон нашел его наружность чересчур напыщенной, а выводы – ошибочными.
