Жюльетта Бенцони - Узник в маске
— Непременно, государь, уже завтра.
— Ходят слухи, будто она собирается стать отшельницей и избрала для этого затерянный монастырь в Бретани.
— Монастырь бенедектинок в Локмарии, государь, пользовавшийся прежде щедрым покровительством герцогини Вандомской, ныне покойной.
— Да, герцогиня не оставляла вниманием монастыри. Но почему именно этот, такой дальний?
— Вашему величеству угодно сказать, так далеко от двора? Это — одна из причин, государь. Есть и другие. Там она будет ближе к моему брату, назначенному вашим величеством первым помощником на «Грозный» капитана Дкжена. Да и ко мне тоже, ведь я пересеку море неподалеку от нее. Наконец она жаждет, чтобы ее забыли свет и король, — закончила Мари неожиданно дерзко.
Однако Людовик не рассердился, наоборот, печально улыбнулся.
— С ней трудно не согласиться, — вздохнул он. — Жизнь обходится с ней немилосердно, да и мы не отстаем. Что делать, корона обязывает и удаляет от людей… И все же передайте ей, что, какие бы мысли ее ни печалили, мы встречаемся порой в наших дворцах с тенью мальчика, для которого слишком велика его гитара, мальчика, сильно ее любившего…
Он позволил Мари поднести его унизанную бриллиантами руку к губам, изящно поприветствовал ее супруга и вернулся к госпоже де Монтеспан, следившей за ним из-под веера.
— Вот и конец одной из историй, — молвил король, глядя на молодую пару, выслушивавшую комплименты Месье.
Маркиза улыбнулась и указала своим перламутровым веером в золотом окладе на Филиппа, беседовавшего с Бекингемом и д'Артаньяном:
— И начало следующей… Молодой Фонсом должен продолжить свой род, если на то будет господня воля.
— Хотелось бы мне, чтобы так и было! Не знаю, почему этот молодой моряк вызывает во мне нежное чувство, словно он мне младший брат… Вам не кажется, что он на меня похож?
Атенаис в ответ расхохоталась присущим только ей очаровательным смехом и тихо ответила:
— На вас никто не похож, государь. И слава богу! И они, весело смеясь, покинули галерею. Король строил уже планы насчет блестящего будущего Филиппа.
Через три дня Сильви покинула Париж, чтобы никогда больше туда не возвращаться. Сопровождал ее один Персеваль, он знал, куда она направляется в действительности, и должен был превратиться в единственную связующую нить между герцогиней и остальным миром. Ему же комендант тюрьмы в Пинероле должен был сообщать все новости о своем пленнике. Накануне Мари отправилась вместе с мужем в Англию, а Филипп — в Брест.
Печальнее всего было расставаться с верными спутниками прежних лет ее жизни, особенно с Жаннетой, которую она любила, как сестру. Однако тайна, в которую, кроме нее, были посвящены только сын, Персеваль и, естественно, Гансевиль, не подлежала дальнейшему разглашению, невзирая на преданность Жаннеты и остальных слуг. Вот почему было решено держаться версии об отъезде в далекий бретонский монастырь, настоятельница которого в память о герцогине Вандомской согласилась стать ее сообщницей. Взять кого-либо с собой было невозможно. — Значит, вы отказываетесь видеть собственных внуков? — спрашивала Жаннета, всхлипывая.
— За меня их увидишь и полюбишь ты. К тому же я не имею права соглашаться, чтобы ты разделяла со мной затворничество. Ведь у тебя есть муж, наш дорогой Корантен. У тебя долг перед ним, как у него — перед герцогскими землями, доверенными его заботам. Вы оба поможете будущим Фонсомам…
— Знаю, знаю! Мы с Корантеном горды вашим доверием и доверием ваших детей, только… Стоит мне подумать, что мы больше не свидимся…
— Полно! Кто, если не ты, учил меня мужеству? Мне оно тоже пригодится. Я должна уйти из мира, об этом твердит мне внутренний голос. Там, рядом с морем, без которого не мог жить Франсуа, я надеюсь обрести душевный покой.
— Не будет ли монастырская жизнь слишком суровой? Ваше здоровье сильно пошатнулось после той страшной болезни. Вы так и не восстановили прежних сил…
— Не беспокойся, за мной будут хорошо ухаживать. А дальше — как решит бог.
Вопреки ожиданиям, расставание с бывшей Марией де Отфор прошло легче. Та удивленно приподняла брови, усмехнулась по-прежнему прекрасными голубыми глазами, внимательно посмотрела на подругу, склонила голову набок…
— Вы — в бретонском монастыре? Кого вы пытаетесь в этом уверить, милочка? Со мной этот номер не пройдет.
— Почему?
— Потому что этот выход не для вас. Не вы ли терпеть не могли монастыри? Или хотите заставить меня поверить в преображение, происшедшее после паломничества к плащанице Господа нашего Иисуса Христа?
— По-вашему, это так невероятно? Лучше скажите серьезно, Мария, куда я, по-вашему, направляюсь?
— Вот уж не знаю! Но не удивлюсь, если бы взяли курс на греческие острова… Ведь вы верите в смерть Бофора не больше, чем я, и наверняка собрались проверить свои догадки лично. Так, во всяком случае, поступила бы вашем месте я.
Сильви не удержалась от смеха и с огромной нежностью обняла женщину, хранившую вместе с ней самый смертоносный из всех секретов французского государства.
— Вы сумасшедшая, Мария! Но я люблю вас именно за это.
— А я вас! — прошептала госпожа де Шомбер. Я буду тосковать. Надеюсь, если поиски увенчаются успехом, вы дадите мне об этом знать. Я буду счастлива вест том, что недостойному отпрыску так и не удалось вычеркнуть своего отца из списка живых…
Удаляясь от Нантея, Сильви долго махала платком. Когда осела пыль, поднятая колесами ее кареты, женщина, носившая прежде прозвище Аврора, разрыдалась и закрылась в молельне, откуда не выходила целый день.
Наконец настала очередь д'Артаньяна. Путешественники уже садились в карету у дома на улице Турнель, который он вырос перед ними как из-под земли, спрыгнул с коня, подозвав конюхов, и, подбежав к Сильви, обнял ее и нежно поцеловал прямо в губы. Никогда еще ее так не целовал
— Как много лет я мечтал о том, чтобы сделать это — воскликнул он, не подумав извиниться; впрочем, никто требовал от него извинений. — Мы больше с вами не увидимся — во всяком случае, на этом свете, если на то будто божья воля.
— Как вы можете? Вы молоды, как никогда, и, надеюсь, останетесь молодым еще долго. Или вам тоже пре стоит дальний путь? — спохватилась Сильви, заметив, что офицер одет по-дорожному.
— Да. Мушкетеры уже сегодня покидают Сен-Жермен вместе с королем. Почему-то я уверен, что вы буде молиться в своем монастыре за спасение моей души, я уже не вернусь назад… Но вы не печальтесь! Смерть в бою — желанный конец для любого воина. Так моя душа быстрее соединится с вашей.
Он подал ей руку и усадил в карету, где уже находился Персеваль. Поприветствовав шевалье, он захлопнул дверцу. Последнее, что увидела Сильви, кроме Жаннеты, рыдавшей в объятиях Корантена, и Николь, упавшей на грудь Пьеро, был силуэт д'Артаньяна, застывшего посреди улицы Турнель в низком поклоне, купая перья шляпы в уличной пыли. Казалось, он прощается с самой королевой…
