Укрощение королевы - Грегори Филиппа
Однако наступает день, когда пропадает его сын и наследник. Генрих Говард, отозванный со своего командующего поста в Булони за рисковые поступки и неописуемую заносчивость, не появляется за отцовским столом за ужином, и оказывается, что даже слуги не видели его и его друзья не знают о его местоположении. Этот молодой глупец, хваставшийся удерживать Булонь вечно, не единожды раздражавший короля своей скандальной тягой к роскоши, всегда умел найти способ вернуть благосклонность короля. Он был лучшим другом Генриха Фицроя, незаконнорожденного сына короля, изображение трагической братской любви к которому всегда позволяло ему добиться королевского прощения.
Несмотря на то что все тут же заявляют, что в исчезновении сына герцога нет ничего необычного, что все Говарды склонны к всплескам эмоций, все знают, что этот юноша никуда не денется без своей свиты и друзей. Генрих Говард настолько влюблен в себя, что везде окружает себя полным сопровождением, чтобы было кому восторгаться им и знать о том, где он находится.
Однако один из придворных все же знал, куда делся молодой Говард, – лорд Томас Ризли. Постепенно стали появляться слухи о том, что его люди схватили Говарда и затолкали в лодку, стоявшую на воде в поздний час. Судя по всему, около дюжины людей в ливрее Ризли несли брыкающегося и поносящего весь свет Говарда, затем бросили его на дно лодки и сели на него сверху. Лодка же быстро ушла вниз по реке и исчезла из виду. Это не был арест, потому что никто не слышал об ордере, и в Тауэре они тоже не появлялись. Если это было похищением, то Ризли обрел некое безумное дерзновение напасть на сына дома Норфолк и сделать это в пределах королевского дворца. Никто не знает, как ему это удалось, или кто дал ему такую власть, или на каком притоке тихой темной реки может быть пришвартована эта лодка с почетным грузом, или где сам наследник Говардов может быть в эту минуту.
Ризли никак не мог объявить частную вендетту молодому герцогу. Ризли и Говарды всего несколько недель назад плели против меня интригу, и Ризли уже был готов посадить меня в лодку, чтобы отправиться по реке туда, где она сейчас исчезла с молодым Говардом на борту. Поэтому, скорее всего, он получил распоряжение короля, но никто не может даже предположить, чем именно Говарды заслужили подобную немилость. Ризли отсутствует, а его слуги не отвечают на вопросы. Старший Говард клянется в том, что Генрих ни в чем не виноват и что это его брат, Том, был обвиняем в чтении еретических книг и посещении сомнительных богослужений в моих покоях, которые теперь не запрещены законом. Генри Говард, старший сын, больше заинтересован в собственной персоне и собственных удовольствиях, чем в чем-либо другом. Он слишком занят турнирами и соревнованиями, поэзией и женщинами, чтобы засорять себе голову размышлениями. Никто не может представить его еретиком, и люди понемногу начинают думать, что Ризли перестарался.
Проходит несколько дней в полном молчании, и Норфолк решается потребовать объяснений от лорда-канцлера. Он заявляет, что имеет право знать, где держат его сына, какие обвинения ему предъявляют и что он настаивает на его немедленном освобождении. Он кричит на собрании Тайного совета, заявляя, что должен увидеться с королем. Он даже требует аудиенции со мною.
При дворе все знают, что никто, даже лорд-канцлер, не посмеет бросить вызов Говарду без того, чтобы после за это ответить. На собрании Норфолк приходит в ярость и швыряет проклятия Ризли прямо в лицо, а все присутствующие, затаив дыхание, наблюдают за столкновением этих двух сил: старого аристократа и нового управляющего.
И страшным молчаливым ответом на этот выпад становится появление лейб-гвардейцев без публично объявленного приказа от короля, без предупреждения, и выдворение Генриха Говарда по улицам Лондона от самого дома Ризли до Тауэра, пешком, как простого преступника. Большие ворота открываются, словно его там ждали, и комендант Тауэра приказывает бросить его в камеру. Всё, за ним закрываются двери.
На следующей встрече с Тайным советом с губ герцога брызжет пена. Он по-прежнему не слышит ни одного слова обвинения, никаких претензий к его сыну. Он клянется, что стал жертвой вражеских козней. Это все происки трусов, людей, не обладающих ни именем, ни положением, таких как Ризли, которые добились нынешних преимуществ лишь своей хитростью и знанием закона, а в это время старые аристократы, такие как сам герцог и его сын, воплощение рыцарского благородства, испытывают муки стыда, глядя на таких советников.
Его даже не стали слушать. На его приказы не обращают внимания, даже когда он их кричит. К нему подходят лейб-гвардейцы и срывают с него ленту ордена Подвязки. Его посох ломают прямо на его глазах, словно герцог уже мертв и обломки посоха готовятся бросить на крышку его гроба. Все это время Норфолк рвет и мечет, проклиная их на все лады и напоминая о почти пятидесяти годах своей службы Тюдорам, о своем непосильном и грязном труде, который, кроме него, не мог выполнить никто другой. Они выволакивают старшего Говарда из комнаты, пока тот кричит о своих правах, о своей невиновности и том, как он всех покарает. Все слышат скрип его подошв, которые протаскивают по полу, и его крики, которые разносятся по длинному коридору.
Дверь, ведущая в покои короля, чуть приоткрыта, и никто не знает, что слышал король, и по его ли приказу Ризли устроил заговор против своих противников. Никто не знает, что делать.
Теперь двое Говардов, герцог Норфолк и его сын, наследник, содержатся в Тауэре, без предъявления обвинений, без объяснений, без всяких видимых причин. С ними произошло немыслимое: те самые Говарды, отец и сын, которые возвели столько невинных душ на эшафот, которые, так уверенно сидя на своих жеребцах, наблюдали за их казнями, сами оказались в заточении.
Новости о падении извечных соперников заставляют Томаса Сеймура вернуться во дворец. Ему необходимо как можно скорее посоветоваться с братом, и Анна Сеймур, подслушав у дверей, бежит ко мне с рассказами о том, что ей удалось разузнать.
– Судя по всему, фамильный дом Говардов, Кеннингелл, придирчиво обыскали в тот же самый день, когда задержали старого герцога. Мало того, сам обыск начался в тот же самый час. Секретарь моего мужа говорит, что им предъявят обвинение в измене.
Джоанна Денни, чей муж, сэр Энтони, тоже стал доверенным лицом короля, соглашается с ней.
– Говорят, любовница герцога Норфолк подписала бумагу, где говорится, будто герцог говорил ей, что король очень болен, – очень тихо говорит она. – И что она готова под присягой подтвердить, будто он даже говорил, что король долго не протянет.
Все замолкают, потрясенные этим известием, и дело даже не в том, что герцог говорил о том, что и так все уже знали, а в том, что его любовница предала лорда-канцлера людям короля.
Анна кивает, радуясь несчастьям, настигшим ее соперников.
– Они собирались изменить королевское завещание, захватить принца и трон.
Я с недоверием смотрю на нее.
– Но это же невозможно! Как это «занять трон»? Норфолки всю свою жизнь служили трону, выделывая любые кульбиты по прихоти королей. Им и в голову не приходило ослушаться, чего бы от них ни хотели. Они даже дочерей своих…
Я замолкаю, но и без этих слов все знают, что Мария Болейн, ее сестра Анна и их кузина, Мэдж Шелтон, были выставлены перед королем и отданы ему в качестве жен или шлюх.
Анна Сеймур ощетинивается при упоминании молодых женщин рода Говард. Сестра ее мужа, драгоценная Джейн Сеймур, тоже прошла короткий и бесчестный путь от фрейлины к королеве.
– Ну, по крайней мере, Мэри Говард отказалась.
– От чего она отказалась?
– От бесчестия. С собственным свекром!
Я не понимаю, о чем идет речь.
– Анна, не темни. Кто хотел обесчестить Мэри Говард? И что ты имеешь в виду, говоря о ее свекре? Это кто, король?
Она подходит ко мне, и я замечаю, что ее щеки пылают от восторга перед скандальными известиями.
– Вы знаете, что руку Мэри Говард предложили брату моего мужа, нашему Томасу?
