Персия Вулли - Гвиневера. Дитя северной весны
Дверь в доме королевы-матери распахнулась еще до того, как Ульфин успел постучать. Служанка, стоявшая на пороге, была полна любопытства и не могла решить, кланяться ли сейчас, когда я стою у порога, или подождать, пока я войду. Я постаралась улыбнуться ей как можно увереннее, подумав, что неизвестно, кто из нас нервничает больше: она при виде меня или я перед встречей с Игрейной.
Комнаты королевы-матери, по-домашнему уютные и скромные, были очень похожи на мои, и я обратила внимание, что она ничем не украсила их. За исключением медной жаровни, в которой даже в этот весенний день тлели ароматные угольки яблоневых поленьев, обстановка, несомненно, была такой же, как обычно.
Игрейна грела руки над жаровней; когда мы с Ульфином вошли, она повернулась и посмотрела на нас.
Королева-мать была высокой, величественной женщиной, и, хотя кожа на ее лице напоминала пергамент, по-прежнему было видно, что в юности она была очень красива. Ее волосы, о золотистом цвете которых когда-то рассказывали легенды, сейчас посеребрились, их почти скрывала черная вдовья вуаль. Королева-мать была в домотканом платье скромного коричневого цвета. Я вдвойне порадовалась, что одета буднично — надев какой-нибудь необычный наряд, я почувствовала бы себя неловко с самого начала.
Ульфин торжественно представил нас друг другу, и мать Артура внимательно посмотрела на меня, будто заглядывала в самые сокровенные уголки моей души. Может быть, она и не растила своего сына, но мне стало понятно, откуда у Артура привычка смотреть людям в лицо честно и прямо.
— Это цветы из Эймсбери, — торопливо сказала я, приседая перед ней в глубоком поклоне и протягивая лилии. — Но их надо поставить в воду.
Брови Игрейны слегка поднялись, и она посмотрела на Ульфина, словно удивившись услышанному.
— Ну, дитя, вставай. Мы же не сможем сделать это, пока ты кланяешься, — сказала она.
Покраснев, я резко распрямилась. Торопливо подошла служанка, взяла у меня вазу и унесла ее на кухню.
Около небольшого стола стояли три стула, и, сев сама, Игрейна жестом пригласила сесть и нас.
— Не хотите ли чаю? — спросила она, и пришел мой черед вопросительно посмотреть на Ульфина.
— Чай из ромашки, — продолжила Игрейна, не дожидаясь объяснений Ульфина. — Он хорош для крови и вполне сносен с булочками.
Я кивнула в знак согласия, чувствуя себя по-дурацки. Вернулась служанка, поставила цветы на подоконник, и Игрейна сообщила ей, что мы будем пить чай.
Царственное величие этой женщины подавляло меня, и я сидела молча, пока она беседовала с Ульфином. Они говорили о погоде, о самых последних гостях, приехавших на свадьбу, и о том, что отряд Морганы еще не появился. Я смотрела на длинные лепестки цветов, безукоризненно белые под полуденным солнцем, и беспокойно думала о том, чем кончится эта встреча.
Чай был приятным, и я обнаружила, что булочки представляют собой странные маленькие подушечки, покрытые толстой коричневой коркой. Я осторожно раскусила одну, надеясь, что поступаю правильно. Я заметила, что королева-мать не ела ничего, хотя выпила чашку чая.
— Изумительно! — сказала я, расправившись с коричневой булочкой. — Но из чего они сделаны? Они такие… непривычные.
— Это пшеничные булки, — объяснила Игрейна. Потом, заметив мое недоумение, добавила: — Ты, наверное, привыкла к хлебу из овса и ячменя?
Когда я кивнула, она наклонилась к столу и, осторожно взяв теплую булку, очень бережно разделила ее пополам. Корка, захрустев, разломилась, и хлеб внутри, казалось, увеличивался в объеме, потому что пласты его медленно раздвигались. Они были похожи на облака в золотой оболочке, и я завороженно смотрела, как Игрейна перевернула обе половинки коркой вниз и положила на мою тарелку.
— Такие булочки можно сделать только из пшеницы, — пояснила она. — А теперь полей их медом и попробуй, не станут ли они еще вкуснее.
Я пропитала темным янтарным медом половинки булочки и облизала липкие пальцы.
Когда все выпили чай, поднос унесли, хотя Игрейна попросила оставить чайник. Наших сопровождающих отпустили, и началось настоящее знакомство.
— Говорят, что сегодня утром ты была на мессе, — сказала королева-мать, скорее утверждая, чем спрашивая. Она взяла свою чашку и обхватила ее пальцами.
— Да, госпожа, — ответила я неловко, подивившись про себя, откуда ей стало известно об этом.
— Сплетники при дворе верховного короля замечают почти все, и новость долетела до Сарума раньше тебя. Ты христианка от рождения? Я почему-то считала, что народ Регеда вернулся к старым богам.
Ее тон был вежливо-равнодушным, и, хотя в нем сквозила властность, я не могла определить, какие чувства двигали ею.
— Меня воспитывали в старой вере, — рискнула я, — но моя приемная сестра от рождения христианка и моя наставница тоже. Поэтому учение Белого Христа не так уж незнакомо мне.
— Это хорошо, — кивнула Игрейна. — Ты и не представляешь, какие дикие представления у некоторых людей о римской церкви. Я надеялась, что ты взойдешь на трон, не испытывая предубеждения против этой религии. Я никогда не стала бы навязывать свою веру другому, но надеюсь, что, если будет нужно, ты сможешь обратиться к церкви за помощью. Для меня это огромное утешение. Особенно сейчас, когда при дворе у меня больше нет обязанностей. Тебе сказали, что я живу в монастыре?
— Я слышала об этом, — медленно сказала я. Царственный взгляд упал на цветы, и женщина слегка улыбнулась, хотя я не знала, моему ли подарку или какой-то потаенной мысли.
— Он находится в излучине незаметной речки. Моя келья расположена в тени ив, гостеприимно принимающих певчих птиц. Я не слышала трубы, не видела штандарта и не показывалась на людях больше четырех лет.
— Ах, госпожа, — сказала я, — если ты пожелаешь вернуться, я уверена, что для тебя всегда найдется место при дворе короля Артура, и он хочет, чтобы ты знала об этом.
— Да, и такое же место есть у Моргаузы с Оркнеев. — Быстрота ответа Игрейны удивила меня. — Или, возможно, при дворе Уриена, если Моргана перестанет служить вере и вернется к своим обязанностям жены и королевы. Дело не в этом, моя дорогая. После того как прожита жизнь, полная трагических событий и величия, когда прибой бесконечно бьется в скалы Тинтагеля, а ветер собирает самые разные бури вокруг короля Утера, хорошо укрыться в маленьком гнездышке и жить незаметно. — Сейчас королева-мать говорила свободно, расслабленно, как будто радуясь возможности с кем-то поболтать. — Я потеряла интерес к придворной жизни задолго до смерти мужа и испытала облегчение, когда Артур не пригласил меня остаться при дворе после его коронации. Мы с сыном сейчас почти чужие друг другу, ты же знаешь, — добавила она, помолчав и легко вздохнув.
