Кристина Скай - И придет ночь
В его глазах была целая вселенная любви. Он никогда не думал, что ему посчастливится встретить такую женщину.
– Да ты... ты...
– Влюбленный дурак? Обезумевший от любви болван?
– Правда? – прошептала она. – А мне-то думалось, что это я очумевшая от любви дурочка.
– Чувство, которое я к тебе испытываю, неописуемо. Невыразимо. Неискупимо. Мне нет спасения.
Расстегнулась еще одна пуговица. Силвер задрожала, когда руки Люка опустились ниже и обняли все ее тело.
– Ты знаешь, что у тебя веснушки?
– Как бестактно с твоей стороны напоминать мне об этом!
– Чепуха, любовь моя. Они просто очаровательны. В прошлый раз я насчитал семьдесят четыре. Это если не учитывать крошечную веснушку у тебя на носу, а жаль, она просто прелестна. Ах да, еще это морковное пятнышко на твоей верхней губе.
При одной мысли о ее веснушках у Люка кружилась голова. Он готов был умереть за каждую из них. – Это от солнца. Ах, Люк, здесь так чудесно!
Силвер вздохнула и, откинувшись, прижалась спиной к его груди. Она смотрела, как по сверкающему каналу плывет гондола.
– Не забудь, завтра у нас деловая встреча с одним человеком, который хочет продать нам саженцы лаванды.
Люк что-то пробормотал сквозь зубы.
– Что ты сказал, любимый? Я не расслышала.
Он, собственно говоря, и не хотел, чтобы она это расслышала.
– Надеюсь, эти саженцы не доставят нам столько хлопот, как последняя партия лаванды.
– Чушь. Подумаешь, несколько мышек!
– Несколько! Да их было чуть ли не двести. У Кромвеля едва удар не случился, когда они повыпрыгивали из ящиков. А мои хорьки неделю с дуба не слезали.
Силвер негромко рассмеялась:
– Ладно, завтра я проявлю больше строгости. Мы вместе с тобой обследуем каждую пядь на ферме и проверим, нет ли там мышей, – фыркнул. – Кроме того, не стоит так сердиться на бедных мышек. Именно благодаря им я сумела разгадать тайное послание моего отца, где спрятано золото. Если бы Кромвель не начал удирать от мышей через кусты, я бы никогда не поняла смысл тайного узора, оставленного им для меня в лаванде.
– Да, твой отец проявил большую изобретательность. Золото было закопано под двенадцатым кустиком в пятом ряду: ведь двенадцатое мая – твоего рождения.
Силвер прикорнула на плече у Люка.
– В дневнике он написал, чтобы я не забывала о своем дне рождения, но я не поняла намека, пока не увидела круг, высаженный кустиками погибающей лаванды. Наверное, он нарочно посадил больные растения с учетом того, что лет через шесть они начнут сохнуть. Я этого не замечала до того самого дня, когда Кромвель опрометью бросился от мышей. Подумать только, там было все: и золото, и сумка из клеенки с его записями, и даже рецепт «Мильфлера»! У меня было такое чувство, словно... словно...
– Словно что, любимая?
– Словно я услышала его голос и ощутила, как он прикоснулся к моему плечу.
Где-то за каналом начали бить в церковные колокола. Силвер вздрогнула и еще плотнее прижалась к Люку. Он поморщился.
– Что, ноют раны?
– Нет, шалунья. Ты не забыла, что этим вечером мои родители пригласили нас названый прием?
Глаза Силвер блестели.
– Мы... не опоздаем?
– Не должны.
Она обняла его за талию. – Они решат, что я совсем стыд потеряла, что так тебя задерживаю.
– Они подумают только то, что их сын очень, очень счастлив с тобой, Солнышко.
– Но твоя спина, Люк! На ней же свежие шрамы!
– Когда ты ко мне прикасаешься, любимая, проходит всякая боль.
Силвер бережно погладила шрамик у него над губой.
– Да, я умею нежно дотрагиваться. Хочешь, я сейчас ласково прикоснусь к тебе, разбойник?
Люк застонал, когда она расстегнула его рубашку. Он прижал ее к себе и повалил на теплую, влажную землю, от которой исходил аромат сосновых иголок и розмарина. В небе над ними пронеслась стая белых голубей.
– Прижмись ко мне теснее, Силвер. Прикасайся ко мне всегда...
Он обнимал ее всю, чувствуя ее горячую, шелковистую кожу, вдыхая ее аромат, слушал ее смех и стоны. И боль, столько лет жившая в его сердце, растворялась и исчезала без следа.
Предзакатное солнце высвечивало дивный пейзаж. Город стал похож на полотна Тинторетто. Канал Сан-Марко горел алым, персиковым и фиолетовым цветами. Крыши Дворца дожей, площади Сан-Марко и шпили собора Святого Марка сверкали золотом. Постепенно золотой цвет сменился серебряным, лазурным, а затем – густым индиго. Пелена ночи накрыла смеющихся любовников. Им казалось, что город где-то бесконечно далеко.
На Венецию опустилась ночь. В небе светила полная луна.
Дул легкий ветерок.
Словом, это была чудесная ночь любви.
