Филиппа Грегори - Меридон, или Сны о другой жизни
Он потянул один из них к себе и уселся, сцепив на столе руки.
— Вы счастливы, Сара? — спросил он. — Это та жизнь, о которой вы мечтали?
Мое горло по-прежнему болело, будто я все еще глотала холодный туман Лондона.
— Почти, — кратко ответила я.
Он подождал минуту, будто ожидая, что я добавлю еще что-нибудь.
— Я не хотел бы вас разочаровывать, — неуверенно заговорил Джеймс. — Но я не выполнил бы своего долга перед вами и перед памятью вашей матери, если бы не предостерег вас.
Прижав ладонь ко лбу, я почувствовала, как он горит, хотя сама я дрожала, будто от озноба.
— Продолжайте, прошу вас, — тихо сказала я.
Он откинулся на спинку стула и смотрел на меня, словно не зная, как начать.
— Я обдумываю все, что должен вам сказать, но когда начинаю говорить, то сбиваюсь на посторонние вещи, — сказал он с внезапным раздражением. — Вы смотрите на меня так, будто вам совершенно безразлично, счастливы вы или нет. Я ничего не могу рассказать вам, вместо этого начинаю сам расспрашивать вас. Сара… скажите, как бы вы хотели жить?
Я помолчала минутку, вспомнив о Данди, распростертой под легкой розовой накидкой.
Я вспомнила ее теплую сонную улыбку, ее наивную уверенность, что мир будет неизменно добр к ней, как те старые джентльмены, перед которыми она плясала.
— Я ничего не хочу, — с трудом выговорила я.
— Вы думаете, что лорд Перегрин сумеет сделать вас счастливой? — спросил Джеймс.
— Он не сумеет сделать меня несчастной, — пожав плечами, сказала я. И, увидев, что Джеймс нахмурился, добавила: — Не так уж много женщин могут на это надеяться. Для начала это неплохо. Затем я получаю Вайдекр, и мой ребенок становится наследником двух таких замечательных имений.
Джеймс не отрывал от меня взгляда, словно искал во мне тепло и любовь, чувства, обычные для молодой девушки. Но мои глаза были непрозрачны, словно зеленый фаянс.
— Вы настроены поторопиться со свадьбой? — И по его голосу я поняла, что он согласен.
— Да, — подтвердила я. — Я бы хотела выйти замуж до Рождества, чтобы на праздники быть уже дома.
— К чему такая спешка? — поднял бровь Джеймс. — Я полагал, что это будет весной.
— Жизнь в городе не подходит Пери, — честно объяснила я. — Да и мне она тоже не нравится. Я стремлюсь вернуться домой, мне там многому надо учиться. Лондон же я просто ненавижу и надеюсь никогда больше не бывать здесь. Мы не только спим за закрытыми окнами, но мы даже никогда не смотрим на улицу.
Джеймс кивнул. Хоть он почти никогда не был согласен со мной, но всегда честно старался понять меня.
— Я велю моим адвокатам ускорить дело, — ответил он. — Если вы в себе уверены.
— Я уверена.
При этих словах он поднялся и направился к двери.
— Ну что же, тогда желаю вам счастья. Похоже, мы не увидимся больше до самого венчания.
Я протянула ему руку, и мы попрощались тепло, словно были старыми друзьями.
— Вы можете пожелать мне немного спокойствия, — на прощание сказала я. — Я не ищу счастья, но мечтаю о спокойной и достойной жизни.
— Вы обретете ее, как только станете леди Хаверинг, — уверил меня Джеймс. — Я тут кое-что захватил для вас, — продолжил он. — Это проценты от вашей доли доходов за последние шестнадцать лет. Они были помещены в банк, капитал там и остался, а проценты я привез вам.
И Джеймс достал из кармана увесистый сверток.
— Они платили не слишком высокие проценты, но зато это надежный банк, — почти извиняясь, объяснил он. — Я подумал, что так будет лучше.
Я кивнула и открыла конверт: там оказалось одиннадцать больших листов пергамента, на каждом из которых стояла цифра 3000. Предъявителю сего обещали выплатить три тысячи фунтов.
— Я таких денег никогда в жизни не видела. — От почтения я даже заговорила шепотом. — И как вы только не побоялись взять их в дорогу.
— Так получилось, что меня как раз сопровождали охранники, — улыбнулся мне Джеймс. — Мне необходимо было перевезти некоторое количество золота в Лондон, и я воспользовался этим случаем. Если не возражаете, я оставлю эти чеки у вас.
— Спасибо, — сказала я.
Мы вышли в холл, и дворецкий подал ему пальто. Джеймс оделся, еще раз попрощался и вышел. Проводив его, я вернулась обратно в столовую, аккуратно сложила листы пергамента, поднялась к себе в спальню и положила их в правый ящик своего туалетного столика, где хранила шнурок с золотыми застежками.
ГЛАВА 32
Сославшись на нездоровье, я не поехала в этот вечер ни на бал, ни на ужин к леди Марии. Леди Кларенс пощупала прохладной рукой мой лоб и велела отправляться в постель, с тем чтобы к завтрашнему дню быть здоровой. Принцесса Кэтрин давала вечер, и мы были удостоены приглашения. Я согласно кивнула и, поднявшись в свою спальню, переоделась и улеглась в постель, позже мне подали суп, печенье и фрукты.
Я попыталась читать один из романов леди Кларенс, но дело не пошло на лад. Я сердилась на его автора по имени Филдинг за то, что он в предисловиях к каждой главе не описывает того, о чем там будет рассказываться.
Затем мне вдруг вспомнились банковские чеки, и я решила взглянуть на них. Ключ от верхнего ящика был, как всегда, в замке, и я легко открыла его. Слишком легко. Так, словно он был пустым.
Он и был пустым. Утром я отдала Пери большую часть своих золотых, а банковские чеки, на три тысячи фунтов каждый, исчезли.
— О! — сказала я очень тихо, затем опустилась на один из роскошных бело-голубых стульев и задумалась, глядя на пустой ящик.
Сначала мне пришла в голову мысль о горничной, но она служила у Хаверингов уже много лет, и одни только драгоценности леди Кларенс стоили много дороже моих чеков. Я подумала о служанке, которая помогла мне дотащить Пери до спальни, но она никогда не появлялась в моей комнате. Лакеи тоже редко входили в комнаты наверху и никогда — ко мне в спальню.
Никто не был тут с утра, кроме леди Кларенс, моей служанки, меня самой и Пери.
Я поняла, что это сделал Пери, едва увидев, что ящик пуст. Просто я пыталась убежать от этой мысли.
Теперь мне требовалось немного посидеть и подумать.
Он был игрок. Я видела их прежде. Они были не такие, как мой отец, который играл, чтобы заработать на жизнь; они не играли для забавы. Эти не могли жить без игры. Они верили, что рано или поздно им обязательно повезет, и им было безразлично, в карты ли играть или в кости, делать ли ставки на скачках, петушиных боях или на собачьих бегах. Когда они играли, их лица лоснились от пота, глаза сияли, как у голодающего, увидевшего наконец пищу. Они были благословением для моего отца, ибо он мог сколько угодно надувать их, а они ничего не замечали.
