Джудит Макнот - Королевство грез
– Сядьте тут, – приказал он, ткнув пальцем в галерею со стягом Клеймора.
Дженни, зная, что это приказ гиганта, а не Ройса – которому она, впрочем, тоже не подчинилась бы, – отрицательно покачала головой:
– Я сяду под флагом с моим собственным гербом, Арик. Войны с вами уже унесли многих, кто должен был бы сидеть в наших галереях. А галерея Клеймора полным-полна.
Но нет, она не была переполнена. В центре стояло огромное, похожее на трон кресло, которое подозрительно пустовало. Дженни знала: оно предназначено для нее. У нее сжалось сердце, когда она проезжала мимо, и казалось, все шестьсот гостей Клеймора, каждый слуга и житель деревни повернулись, следя за ней, сначала потрясенно, потом разочарованно, а многие и презрительно.
Галерея клана Мерриков, украшенная стягами с парящим соколом и крестом, располагалась между галереями клана Макферсонов и клана Дугалов. К несчастью Дженни, в тот же миг, как кланы увидели, что она скачет в их сторону, раздался оглушительный радостный рев, становившийся с ее приближением все громче и громче. Дженни невидящим взором смотрела вперед и заставляла себя думать только об Уильяме.
Она заняла место в переднем ряду, между тетушкой Элинор и Бренной, и как только уселась, родичи, включая отца Бекки, принялись похлопывать ее по плечу и выкрикивать горделивые приветствия. Люди с соседних галерей, которых она знала – и многие вовсе ей не знакомые, – выстраивались перед ней, желая либо возобновить знакомство, либо быть ей представленными. Раз она пожелала быть принятой только своим народом, более тысячи шотландцев нынче чествовали и обожали ее, как настоящую народную героиню.
И все, что ей понадобилось для этого, – публично унизить и предать своего мужа.
Когда это дошло до Дженни, сердце у нее екнуло, а руки вспотели. Пробыв тут менее десяти минут, она уже думала, что не вынесет этого и вот-вот упадет в обморок.
Она была в этом уверена еще до того, как столпившиеся перед ней люди наконец схлынули и Дженни оказалась выставленной на обозрение всех, кто сидел на противоположном конце поля. Куда бы она ни взглянула, англичане отовсюду смотрели на нее, указывали на нее пальцами, приглашали других посмотреть.
– Ты только заметь, – с наслаждением проговорила тетушка Элинор, кивая на разъяренных, пышущих гневом англичан, – какие прекрасные на всех нас головные уборы! Точно, как я и думала, – все отошли от современной моды подальше и нарядились в вещи, которые были популярны во времена нашей юности.
Дженни заставила себя поднять голову и тупо скользнула взглядом по морю разноцветных навесов, полощущих флагов, летящих вуалей на противоположном конце арены. Там были высокие конусообразные шапочки со свисающими до земли вуалями; шапочки, торчащие в обе стороны, словно огромные крылья; шапочки в форме сердечка с вуалями; шапочки в виде рога изобилия с накидками; и даже шапочки, похожие на два квадратных развернутых куска вуали, наброшенных на высокие рогульки, воткнутые в волосы леди. Дженни смотрела и ничего не видела, смутно слыша голос тетушки Элинор:
– …а когда оглядываешься, дорогая, поднимай голову выше. Раз уж ты сделала выбор – хотя, по-моему, ошибочный, – так теперь держись.
– О чем вы говорите, тетушка Элинор?
– Я говорю то, что сказала бы и раньше, если бы ты меня спросила, – место твое рядом с мужем. Но мое место – возле тебя. Вот я и здесь. И дорогая Бренна здесь, возле тебя… как я сильно подозреваю, строит безумные планы, как бы улизнуть и остаться рядом с братом твоего мужа.
Бренна уставилась на тетушку Элинор, но Дженни была слишком подавлена сознанием собственной вины и ощущением неуверенности, чтобы беспокоиться еще из-за Бренны.
– Вы не понимаете, что произошло, тетушка Элинор. Я любила Уильяма.
– И он тебя тоже любил, – с чувством проговорила Бренна, и Дженни стало немножко получше, пока Бренна не добавила: – В отличие от батюшки его любовь к тебе была сильней ненависти к врагу.
Дженни закрыла глаза.
– Пожалуйста, – шепнула она им обеим, – не мучьте меня. Я… я знаю, что правильно…
Однако ей не пришлось продолжать – внезапно прозвучали горны, на поле выехали трубачи, за ними герольды, дожидаясь наступления некоторого подобия тишины, чтобы приступить к оглашению правил.
Герольд прокричал, что турниру будут предшествовать три поединка, каковые состоятся между шестью рыцарями, признанными искуснейшими в стране. Дженни затаила дыхание, потом медленно выдохнула: первыми двумя сражающимися были объявлены французский рыцарь и шотландец, второй поединок пройдет между Ройсом и французом по имени Дюмон, третий – меж Ройсом и Йеном Макферсоном, сыном бывшего нареченного Дженни.
Толпа взбесилась, ликуя, – вместо того чтобы целый день, а то и два дожидаться Волка, они дважды увидят его в первый же час.
Правила сначала выглядели совершенно обычными: рыцарь, первым набравший три очка, выигрывает поединок; одно очко дается рыцарю каждый раз, когда он поразит соперника с достаточной силой, чтобы сломать его копье. По подсчетам Дженни, рыцарю для получения трех очков понадобится как минимум пять схваток, учитывая, что он должен держать копье на подобающем уровне, нацелиться в мишень, сидящую на галопирующем коне, и ударить противника с такой точностью, чтобы угодить в копье, тем более что оружие атакующего будет скользить по нарочно отполированным с этой целью, гладким доспехам. Три очка и победа в поединке присуждаются рыцарю сразу, если он по-настоящему выбьет противника из седла.
Следующие два объявления заставили толпу одобрительно завопить, а Дженни – съежиться: поединки будут вестись не во французском, а в германском стиле, что означало использование вместо специально выструганных из тополя копий тяжелых профессиональных, причем без защитных колпачков на смертоносных остриях.
Из-за восторженного рева зрителей произошла долгая заминка, прежде чем герольд смог закончить, объявив, что за турниром пройдут еще три поединка, а остальные состоятся в следующие два дня. Однако, добавил он, учитывая представительность присутствующих рыцарей, в поединках, которые последуют за турниром, будут участвовать достойнейшие, если это достоинство поддается определению.
И снова толпа возликовала. Зрителям не придется глазеть на никому не известных рыцарей, сражающихся с еще менее известными, им будет сразу доставлено величайшее удовольствие.
За пределами поля коннетабли[16] завершили проверку седел и упряжи, удостоверившись, что ни один из рыцарей не задумал пристегнуться кожаными ремнями, а полагается лишь на свое искусство верховой езды и могучую силу, чтобы удержаться в седле.
