Ани Сетон - Очаг и орел
Внутри у Эспер от этих слов все похолодело.
— Спасибо, Генри, что сходил. Давайте садиться к столу.
Она разложила по тарелкам оладьи и поставила на стол блюдо с бобами.
Все сели за стол. Себе Эспер ничего не положила. Генри и Карла также почти ничего не съели. Элеонора разрезала свои оладьи на множество маленьких кусочков, но съела все до последнего.
— Нечего волноваться, — мягким голосом проговорила она, подкладывая себе еще ложку бобов. — Да, он задерживается, но таким ситуациям всегда есть какое-то разумное объяснение.
Эспер бросила на свою невестку быстрый взгляд, в котором сквозило что-то вроде жалости. Элеонора с самого рождения жила в мире, где на все существовали разумные объяснения. То, что ее окружало, всегда было безопасно и не таило в себе никаких неожиданностей. Она никогда не имела возможности проверить свои разумные объяснения на скалах, море, штормах. Она не имела понятия о том, как на самом деле уязвим человек. Она никогда не смотрела в черное лицо смерти.
Элеонора перешла к имбирному прянику под яблочным соусом. Сделав Карле пару замечаний, она посмотрела на Эспер и Генри так, будто это были трудные подростки, которых нужно было в чем-то убеждать и уговаривать, но Элеонора сердечно улыбнулась и сказала:
— Ваш имбирный пряник просто прелесть, матушка Портермэн. Правда, Генри?! Дадите рецепт? Я передам его Марии-Луизе. Пусть как-нибудь испечет.
— Хорошо, — ответила Эспер. — Только сразу предупредите ее, чтобы она не сыпала много кофе. Он отбивает аромат.
Настенные часы захрипели и пробили восемь раз. Ставень все сильнее и быстрее бился о стену. Подрагивали и позвякивали стекла в окнах Дом был крепок, он видел на своем веку много бурь, но сегодня весь сотрясался от ударов ветра.
Элеонора вдруг поежилась.
— Дикий сквозняк. Карла, сбегай наверх и принеси мне мою меховую накидку. А впрочем, нет, сиди. Лучше тебе сходить, Генри. Там, кажется, нет света.
Генри молча кивнул, встал из-за стола и ушел наверх. Он не мог сидеть на месте.
«Господи Боже! — думала Эспер. — Почему же Уолт все не возвращается?!»
Элеонору угнетали буря и молчание свекрови. Она отчаянно искала тему для разговора. В конце концов если бедняжка так встревожена, то ее просто необходимо отвлечь чем-нибудь от печальных дум. Даже Карла, которая всегда щебетала без умолку со своей бабушкой, ходила по комнате молча, будто напуганная мышка, убирая со стола серебро.
— У меня с собой свежий номер «Сенчури», — вдруг оживилась Элеонора. — Там есть несколько весьма милых репродукций картин Ивэна Редлейка. Это известный американский художник. Некоторые его пейзажи напомнили мне Марблхед. В статье, между прочим, говорится о том, что он как-то был здесь и даже работал.
«Что-то она в последнее время начала сильно сдавать», — подумала Элеонора, натолкнувшись на пустой взгляд своей свекрови и ее безрадостную улыбку.
— Вы когда-нибудь о нем слышали? — спросила Элеонора. Она настойчиво, хоть и без особых надежд, продолжала эту тему.
— Да, — ответила Эспер. — Он как-то останавливался у нас. Я тогда была еще девушкой.
— Ого! Это интересно. Хотя… вы, конечно, почти ничего о нем не помните. Когда это было? В прошлом месяце мы с Генри были приглашены на обед к Гарднерам. Говорили, что и он там будет. Я так ждала этой встречи. И вот представьте себе: он не появился! Что за манеры! Живет, говорят, отшельником. У него свой дом где-то на побережье Мэйна. Так вот, он и носа оттуда не высовывает.
— В самом деле?.. — рассеянно произнесла Эспер, поднимаясь из-за стола и смахивая в ладонь несколько крошек, которые проглядела Карла.
«Вот в чем ее проблема, — жалея Эспер, подумала Элеонора. — Ей неинтересно все, что не имеет отношения к ее городишку».
Но она не намерена была из-за этого обрывать начатую тему. Теперь, когда у них уже есть Сарджент для библиотеки бруклинского дома, было бы неплохо приобрести морской пейзаж Редлейка для гостиной отцовского особняка.
— Он долго у вас жил? — спросила Элеонора, рассчитывая на то, что из ответов Эспер ей удастся скроить забавную историйку, которую можно будет потом рассказать в Обществе Изящных Искусств. — Сами посудите, какое замечательное совпадение. Семья моего мужа, Ханивуды, живут в Марблхеде, и здесь же бывал Ивэн Редлейк. То есть…
— Нет, — перебила ее Эспер. — Он жил у нас недолго. — На какое-то мгновение она чуть было не поддалась острому желанию сказать: «Я была замужем за Ивэном Редлейком и родила ему ребенка». Интересно, что испытала бы после такого заявления эта хорошо воспитанная и всегда подчеркнуто спокойная Молодая леди? Не поверила бы? Была бы потрясена? Обрадовалась бы? Стоит ли из-за таких перспектив нарушать молчание сорока лет? Нет, конечно.
«И потом, в то время я еще не была старухой, которую разрывает на части беспокойство за сына. Сейчас я уже не та девушка, которую знал Ивэн Редлейк», — подумала Эспер.
Элеоноре пришлось оставить последнюю надежду на то, что ей удастся расшевелить свекровь.
— Конечно, — проговорила она, радуясь от того, что сейчас выдаст компетентное мнение, услышанное ею у Гарднеров, за свое собственное. — Его можно назвать пионером американского импрессионизма. Но многие считают его все-таки немножко старомодным. И тем не менее, Музей изящных искусств уплатил десять тысяч долларов за его «Рыбачку на Большом Мысе». Десять тысяч! Это самая высокая цена за картину ныне живущего американского художника.
В комнату вернулся Генри с норковой накидкой, которую он положил жене на плечи. Элеонора поблагодарила его и кинула взгляд на притихшую на своей табуретке Карлу.
— Дорогая, по-моему, тебе уже давно пора…
Эспер перебила ее:
— Эта картина, которую вы только что назвали… Ее репродукция есть в вашем номере «Сенчури?»
Элеонора удивилась.
— Да, кажется есть. Генри, мы говорим о свежем номере «Сенчури». Он вроде бы у меня в чемодане, где одежда. Будь любезен…
— Это не к спеху, — снова перебила ее Эспер. — Как-нибудь в другой раз посмотрю.
Она проговорила это с решительностью в голосе. Затем, повернувшись к сыну и невестке спиной, Эспер подошла к окну, отодвинула в сторону шторы и стала смотреть в ночь. Шторм уже стихал, и дождь заканчивался. Напрягая зрение, она пыталась рассмотреть тропинку, ведущую в Малую Гавань. Было очень темно.
«Рыбачка на Большом Мысе»… На картах Касл-Рок обозначался как «Большой Мыс». Впрочем, вдоль по побережью есть немало других «Больших Мысов». И Ивэн, несомненно, встречался с десятком других рыбачек… Какая разница?
