Николь Фосселер - Время дикой орхидеи
Он покачал головой, медленно повернулся и усталыми шагами вышел вон.
Пол павильона был усеян острыми осколками надежд и мечтаний, желаний и чувств. Обломками не одной жизни. И из-под них вяло сочился ручеек стыда и вины, гнилой, липкий и вызывающий дурноту. Затхлые остатки старой лжи были разбросаны там и сям, и жалкие следы правды, от которой никому не было пользы. Она только ранила, задевая за живое.
Ли Мей молча закрыла лицо ладонями. Джо держалась за косяк двери, прижимаясь к нему лбом и зажмурив глаза. Ни на кого не глядя, Дункан сполз по стене на корточки и зарылся головой в скрещенные руки.
Георгина дернулась.
– Георгина!
Пол опустил ружье и бросился к ней, чтобы удержать.
Он опоздал на одно мгновение, поймал лишь дуновение воздуха между пальцами, аромат шершавой травы и воздуха после грозы.
– Георгина!
Его рев был как у раненого тигра, почва ушла у него из-под ног.
Белизна кебайи Георгины погасла в ночи.
* * *Дункан неподвижно сидел в шезлонге в слабо освещенном кабинете.
Упершись локтями в колени, он держал в руке стакан и смотрел перед собой в пустоту. Только когда он моргал, можно было заметить, что он не из камня.
Они сидели здесь уже давно. Какое-то время назад Джо осторожно постучалась, просунула голову в дверь и кивком дала Полу понять, что она отвезла Ли Мей на паланкине домой. Прежде чем снова закрыть дверь, она озабоченно взглянула на брата. Полу она еле заметно улыбнулась, ободряюще, но все равно жалко; выглядела она заплаканной.
– Почему вы не сказали мне об этом? – тихо спросил Дункан раненым голосом после долгого молчания.
– Мы считали, что так будет лучше. Мы ведь не могли даже предположить…
Пол глубоко вздохнул и сделал большой глоток.
Бесконечно медленно рука Дункана сжалась в кулак.
– У меня всегда было чувство, что ты относишься ко мне иначе, чем к Дэвиду. Поэтому, да?
Было заметно, что он старался сохранять благоразумие, под которым трепетал детский страх. Мольба, чтоб все было не так. Дункан заслуживал честного ответа, поэтому Пол долго подыскивал слова.
– Я часто спрашивал себя об этом, – тихо сказал он. – Иногда мне было тяжело смотреть на тебя и знать, что ты сын другого мужчины. Мужчины, которого твоя мать предпочла мне. Знать, что она вышла за меня замуж, потому что была уже беременна тобой. В какой-то момент я забыл про это, но иногда получал напоминания. Мне приходилось к тебе приноравливаться, потому что ты был совсем иной, чем я. Не внешне. Характером. Ты был для меня чужим. Таким же чужим, как твоя мать. Потому что ты всякий раз напоминал мне ее. Женщину, которую я и до сих пор не могу понять до конца. – Он тяжело вздохнул. – Но я не хочу отрицать, что были и времена, когда я давал тебе понять, что ты мне не родной сын. Несмотря на все благие намерения и, возможно, даже незаметно.
Дункан чуть кивнул.
– Это очень горько, – прошептал он после паузы. – Все это время я думал, что не могу на ней жениться, потому что я белый, а она полукитаянка, полумалайка. Теперь оказывается, что у меня в жилах в избытке малайской крови, но все равно я не могу на ней жениться.
Он давил себе на глазные впадины большим и указательным пальцем.
– Ли Мей. – Он произнес ее имя мягко, но тем не менее голос его звучал истерзанно. – Моя… Она… Мы с ней… Я с собственной сестрой…
Судорожные вздохи один за другим сотрясали его тело, как будто его вот-вот вырвет.
Пол тихо отставил стакан, забрал стакан у Дункана, поставил его рядом со своим и осторожно положил ладонь ему на затылок.
Дункан ткнулся в него опущенной головой, зарылся пальцами в его спину и завыл, как волк; почти бесслезным, гневным, проклинающим бога и человека плачем. Пол прижимал его голову к себе, сурово, почти грубо, зарывшись пальцами в его волосы. Наконец крепко похлопал его по спине, когда этот судорожный приступ тошноты закончился, и Дункан отделился от него.
– О боже. – Обеими руками Дункан растер себе лицо, засопел: – Что же мне теперь делать?
Пол взял свой стакан и сделал несколько глотков, растворяя их на языке, основательно испытуя свою душу, свою совесть.
– Ты знаешь, – начал он осторожно, – что в письменном столе есть хорошо заполненный отсек для денег? Ключ от него лежит в верхнем ящике с правой стороны. И если я говорю «хорошо заполненный», я имею в виду «хорошо заполненный». С этим можно уйти далеко. В том числе… в том числе и вдвоем. Если хочешь.
Дункан наморщил лоб, который постепенно стал разглаживаться, когда он начал понимать, но все-таки не вполне понимал.
– Почему ты это делаешь?
Пол думал о том, сколько всего он сделал для Георгины. Как хорошего, так и плохого.
– Потому что иногда приходится делать и что-то неправильное. Если вот здесь, – он постучал кончиками пальцев по груди, – чувствуешь, что это правильно. Потому что иначе не можешь.
Они долго молчали.
– Спасибо, – сказал Дункан и поднялся на нетвердые ноги. – Мне надо сейчас побыть одному.
От двери он еще раз обернулся.
– Ты был мне лучшим отцом, какого я только мог себе представить. Особенно… – Дыхание его пресеклось. – Особенно сегодня. У меня только один отец, и это ты.
Пол смотрел в свой стакан, в глазах его было жжение.
– Еще раз поговори с матерью.
Дункан отрицательно качнул головой:
– Сейчас я пока не хочу ее видеть. Завтра, может быть. И когда-нибудь я ее, конечно, прощу. Но сейчас… сейчас пока нет. Скажешь ей это, если я ее больше не увижу? Когда-нибудь? Когда сочтешь своевременным.
Пол кивнул, сведя брови.
Если она снова сюда когда-нибудь вернется.
– Бриллиант, – пробормотал он.
Дункан вопросительно взглянул на него.
– Твой дед так сказал однажды про твою мать. Что она как бриллиант. Высококаратный. Твердый и острогранный, можно об него порезаться. До кости. Редкий и бесценный. И что он стоит того, чтобы набраться терпения и бороться.
Несколько мгновений он обдумывал сказанное.
– В тот день, когда она тебя рожала, Ах Тонг сравнил ее с тигрицей. Которая может вонзить когти в тело и растерзать сердце. И что такой тигрице следует предоставить свободу и дикость. Тогда она, может быть, сама к тебе придет.
Дункан молчал.
– Даже если она не может тебе это показать… Я уверен, мать любит тебя. Очень любит.
– Хотел бы я, чтоб было так, – прошептал Пол под звук закрывшейся двери.
Они молча сидели рядом.
Два темных силуэта на серебристо поблескивающем песке. Они смотрели на море, бескрайнюю, колеблющуюся черноту, которая дышала и шептала, набегала пенистыми волнами и тихо отползала назад. Под бескрайним, сверкающим куполом ночного неба. В свете звезд.
