Симона Вилар - Делатель королей
Но сейчас все это скопище безмолвствовало, впав в забытье, утомленное днем, какого не помнили даже ветераны войны Роз, жестокостью казней, длившихся до сумерек, пиршествами, вином, шумом, торгом, пьяными драками. Только в аббатстве да в превращенной в лазарет старой церкви тускло мерцали огни. Тучи разошлись, и тонкий белый серпик луны освещал верхи шатров и палаток, крытые повозки, скаты кровель, сумрачную рощу и трупы повешенных на сучьях дубов.
Стражник вновь задремал. Поблизости раздался шорох. Он выпрямился:
– Кто идет? Говори или отведаешь меча!
Тихо. Где-то в стороне подала голос кошка. Он поднял камень и запустил в темноту.
– Бесовское отродье!
Он снова обхватил копье, прикрыл глаза. Перед глазами стояла та гибкая девчонка, с которой он потешился сегодня. Чертова плутовка! Она утомила его, да и денежки прости-прощай. А потом откуда ни возьмись заявился его капитан, свирепо уставился на девчонку, потом посмотрел на него и велел отправляться в дозор, к городским воротам. Кривой пес! Дрыхнет, наверное, хотя и обещал прислать кого-нибудь на смену.
Снова раздался шорох, а следом – странный звук, словно гравий заскрипел под ногой. Дозорный напряг слух, но не изменил положения, только приоткрыл глаза. Из-за выступа башни выплыла темная тень, двигаясь бесшумно и плавно. Он неотрывно смотрел. В луче лунного света блеснули глаза.
– Стой!
Он подхватил копье и угрожающе шагнул вперед. Дьявол, да ведь это баба!
Охранник было успокоился, но затем снова струхнул. Кто такая? Глазищи вон как сверкают. Стражник невольно перекрестился и повел копьем, подбадривая себя. В поясе у него зашита реликвия – тряпочка, пропитанная кровью святого Себастьяна, так что нечисть ему не страшна, а с живой бабой он уж как-нибудь справится.
Анна напряглась, сжимая в руке нож. Она нашла его в монастырской кухне, когда покидала аббатство. Им она надеялась обрезать повод одного из стоявших у коновязи аббатства коней, но потом решила не делать этого. Слишком много шума, а она хотела ускользнуть незамеченной. Тут и идти не так далеко. Поле боя совсем рядом, за рощей с повешенными. А нож… Он еще пригодится…
Она нанесла удар изо всех сил, немного выше пояса, снизу вверх, как когда-то учил отец. Боже, они просто играли, и думал ли Уорвик, что эта наука пригодится его девочке?
Анна почувствовала, как острие ножа пробило воловью кожу куртки и погрузилось в мягкие человеческие внутренности. Солдат ухнул, вытаращил глаза и разинул рот, словно собираясь закричать. Анна испугалась, что он поднимет шум, и, забывая дышать от ужаса и отвращения, еще сильнее нажала на рукоять.
Длинный и острый, как бритва, нож вошел глубже. Солдат вдруг навалился на нее и схватил за плечи. Она видела совсем рядом его облитое смертным потом лицо, слышала запах пива и лука. Он жадно хватал ртом воздух, потом из его горла послышались булькающие звуки, и ртом хлынула кровь. Державшие Анну руки ослабели, и она со всех ног кинулась прочь.
Она остановилась лишь в тени рощи, больно ударившись плечом о ноги повешенного. Ее всю трясло. Не в первый раз ей приходилось убивать человека. Когда это случилось впервые, ей не было и десяти лет. Играя с арбалетом, она случайно спустила тетиву, и стрела пробила горло стоявшего неподалеку ратника. Тогда она билась в истерике и рвала волосы в страхе, что теперь ей не миновать геенны огненной. Но старый лучник, давний сподвижник Уорвика, успокоил ее, а позже, во время какой-то стычки, сам вручил ей оружие и хвалил за каждый ловкий выстрел. Однако вот так, вблизи, чувствуя, как поддается стали теплая человеческая плоть…
Анна попыталась сосредоточиться – и только теперь обнаружила, что осталась без ножа. От огорчения нервная дрожь прошла. Без оружия она почувствовала себя почти нагой. Мелькнула мысль – не вернуться ли за ним? Но, окинув взглядом открытое пространство меж рощей и городом, Анна передумала. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее схватили. Она не желала оставаться пленницей Йорков, но это не главное… Главное в том, что она должна во что бы то ни стало найти тело Филипа.
Она перебросила через плечо длинную, ниспадавшую с плоской шапочки темную вуаль, свив ее наподобие жгута, и решительно двинулась в темноту, стараясь не слишком углубляться в лес, а держаться обочины дороги. Слабый свет молодой луны просачивался сквозь листву, падая на жуткие лики повешенных.
Анна тихонько бормотала «Ave», стараясь не смотреть в их сторону, но она знала, что мертвые здесь – на каждом суку, словно спелые плоды в ожидании того, кто придет собрать жатву.
Она едва не наступила на человеческое тело и впилась зубами в запястье, чтобы не закричать. Она была уже вблизи поля битвы, и здесь попадались трупы тех, кто пытался спастись бегством, но не успел. Анна перешагивала через них, наклонялась, ощупывала пальцами лица, касалась волос. Было противно, но она думала лишь об одном, страшась и надеясь одновременно, что очередной павший окажется Филипом Майсгрейвом. Никто, кроме нее, не сможет найти его, она это знала твердо.
Грудь у нее ныла так, словно что-то распирало ее изнутри, а голова была легкой и пустой. Оказавшись на поросшем вереском плато, в самой гуще павших, она уже не испытывала того леденящего ужаса, как днем. Открытое пространство было мертвым, но оно было и живым. Где-то каркнула ворона. Пищали и дрались крысы, сбежавшиеся сюда со всего города.
Совсем недалеко от нее возник силуэт волка. Она остановилась. Волк взглянул на нее, сверкнув тусклым огнем глаз, и, глухо урча, поплелся прочь. Его брюхо было раздутым: зверь был сыт.
Дальнейшее напоминало лихорадочное видение. Она брела по трупам, оскальзываясь в вязкой крови. Руки ее касались нагих человеческих тел, разверстых ран, оскаленных челюстей. Они оцепенели в тех позах, как их застала смерть, и в неясном лунном свете она видела выражение ужаса или покоя на их лицах, а иной раз – жуткое черное месиво вместо лиц.
Ей и в голову не пришло молиться. Мыслей не было. Она снова и снова видела волчьи тени, но уже не боялась, слыша, как работают в темноте их челюсти и хрустят раздираемые сухожилия. Глаза Анны настолько привыкли к темноте, что она отчетливо видела все вокруг. Вот нанизанный на обломанное копье человек, который словно висит над землей. Мародеры стащили с него сапоги и штаны, но не смогли содрать кольчугу. Далее лежит юноша, совсем мальчик, с нежным спокойным лицом, но череп его размозжен.
Два воина сплелись в объятии, и из спины каждого торчит острие меча. Вот сидит человек. Сидит?.. Анна приблизилась и увидела, что этот ратник так и умер сидя, опершись на груду поверженных тел… Она пошла было дальше, но замерла, заметив какое-то движение впереди. Заржала лошадь – жалобно, беспомощно. Живая лошадь на мертвом поле… Анна увидела, как она вскидывает голову и бьет в воздухе передними ногами. Вокруг рваными тенями бродили волки. Они были уже сыты, но чуяли живую кровь, и это их возбуждало.
