Бертрис Смолл - Рабыня страсти
— У тебя будет свой шатер, — сказал он. — Прикажу поставить его рядом с моим. Сейчас тебе принесут поесть, а когда ты закончишь трапезу, все уже будет готово. Но помни: три дня — не больше!
— Три дня, Али Хассан, — и ты окажешься в раю. Это я тебе обещаю, — сладким голоском проворковала Зейнаб.
Ей тотчас же принесли еду: миску, наполненную пшенной кашей с огромными кусками молодой баранины — блюдо было едва ли не омерзительно, но она съела все дочиста, включая круглую лепешку, выданную ей в качестве тарелки. Пряное вино помогло ей избавиться от неприятного вкуса во рту. Затем ей пришлось немного подождать, покуда не явился Али Хассан с сообщением, что ее шатер стоит теперь неподалеку.
Этот небольшой шатер стоял на деревянной платформе, застеленной великолепным ковром с алыми и синими узорами. В шатре стояла уже жаровня для обогрева. Были тут также два тюфяка под покрывалами, низенький столик и лампа на нем, еще одна лампа из рубинового стекла свешивалась с потолка. В самом же центре шатра уже стояла круглая деревянная ванна, наполненная горячей водой.
Али Хассан хмыкнул, весьма довольный:
— Хорошо?
— Ты прекрасно управился, «Али Хассан, — похвалила она его. — А где ты разыскал для меня ванну?
— Мои люди распилили надвое большую бочку, Зейнаб.
— На первое время сойдет, — отвечала она. — Но где же мыло? А мои благовония? Я пользуюсь ароматом гардении. Всегда только гардении!
— Не знаю, сыщется ли хоть у одной женщины в лагере кусок мыла или эти.., благовония… — признался он.
— Мне надобно и то и другое, причем и то и другое с одинаковым запахом, но так уж и быть, нынче вечером я согласна на любое мыло… — вздохнула Зейнаб.
Он бросился вон из шатра. Пока его не было, она пощупала рукой воду — не холодна ли? Воротился он с маленьким брусочком мыла. Она принюхалась.
— Это алоэ, — сказал он. — Одна из женщин припрятала…
— Благодарю тебя, — сказала Зейнаб. — А где Инига?
— Позже… — сказал он. — Я хочу посмотреть, как ты будешь купаться.
— А сможешь ли ты сдержать страсть при виде моего обнаженного тела, Али Хассан? Помни, я должна как следует приготовиться к тому, чтобы служить тебе, — иначе ты не изведаешь вполне наслаждения… Ты уверен, что хочешь это видеть?
— Просто хочу знать, что ты эдакое собираешься делать! — требовательно заявил он. В душу его впервые закралось сомнение, а не хотят ли его обдурить, как мальчишку?
— Хозяин Рабыни Страсти прибегает к ее услугам по крайней мере один раз в день, — сказала Зейнаб. — Мои недра успели приспособиться принимать мужское естество Нази Хасдая. В течение трех дней оно примет прежнюю, девственную форму. Ну, тут, конечно, есть свои маленькие секреты; которые я не собираюсь тебе раскрывать… Но поверь: когда, наконец, ты проникнешь в мои недра — они будут столь же упруги, как у девственницы, но без труднопреодолимой преграды в виде девственной плевы. И когда мои внутренние мышцы станут ласкать твой член, ты изведаешь неземной восторг. Если бы ты взял меня теперь, я не смогла бы подарить тебе этого блаженства, мое нутро еще не сократилось достаточно, чтобы принять твое мужское естество.
— А-а-а-а, ну да… — сказал он, сделав вид, что вполне понял все ее объяснения. — Да, конечно.
— Есть, конечно, и многое другое, — она улыбнулась таинственной улыбкой. — Но это — страшная тайна Рабыни Страсти, Али Хассан.
Он кивнул, соглашаясь, но добавил:
— Я не какой-нибудь глупый мальчишка, Зейнаб. Я буду лишь глядеть на тебя, но не накинусь, не бойся…
— Что ж, прекрасно, — отвечала она, не желая возбуждать в нем излишней подозрительности дальнейшими отговорками. Она достаточно поражена была тем, что он столь легковерен… Да, пожалуй, придется-таки кое-что ему позволить, прежде чем ей удастся ускользнуть — или прежде чем Карим; Хасдай и сакалибы отыщут лагерь. К этому времени они наверняка все уже знают и идут по горячим следам Али Хассана и его людей. Она освободилась от кафтана неторопливым и очень грациозным движением. Столь же неторопливо она положила его на ложе.
— Нравится тебе мое тело, Али Хассан? — она медленно поворачивалась, давая ему себя рассмотреть. — А у меня ведь уже есть ребенок…
Его горящий взор буквально пожирал ее грудь, зад, стройные ноги, треугольник меж бедер… Он нервно облизнул губы, когда она, заколов свои золотые волосы, ступила в ванну.
— Три дня — это целая вечность… — сказал он. Затем скрестил ноги и стал наблюдать за тем, как она моется.
Закончив мыться, Зейнаб встала и грациозно вышла из ванны. Струйки воды стекали с ее дивного тела. Али Хассан впился в нее глазами.
— Твоя сила воли достойна уважения — и ты будешь вознагражден щедро, Али Хассан, — промолвила она. — Но если твои силы не исчерпаны, то могу кое-чем еще тебя усладить. Ты справишься с собою?
— Чего ты хочешь? — сердце его выскакивало из груди.
— Тебе будет приятно слизнуть водичку с моих сосков, Али Хассан? Но учти — тебе дозволяется касаться меня одними лишь губами. Ты» не обязан делать этого — но я разрешаю… — Зейнаб говорила так, словно это величайшая честь.
Он заложил руки за спину. Наклонившись вперед, он высунул язык. На правом соске виднелась кристальная капелька, и он слизнул ее пылающим языком. Затем его язык несколько раз пробежал вокруг соска, прежде чем устремиться ко второму. Завершив свой подвиг, он торжествующе поглядел на нее.
— Прекрасно, Али Хассан! — промурлыкала она. В ответ он развязал поясок шальваров и извлек свой член. Такого огромного ей еще не приходилось видеть — он был необыкновенно длинен и очень толст. Али Хассан с торжеством продемонстрировал ей свое сокровище:
— Он жаждет вонзиться меж твоих дивных бедер, Зейнаб, но согласен ждать три дня!
Она внимательно оглядела эту диковину, и даже потрогала нежными пальчиками:
— Найди женщину на эту ночь, дабы избавиться от переизбытка любовных соков, Али Хассан. Мужчина не должен сдерживать себя. После этого со мною ты будешь лишь сильнее и неутомимее. Ежели же ты три дня будешь обуздывать страсть, это сильно тебя ослабит. А теперь убери этого молодца и пришли ко мне Инигу. Я должна отдать ей все необходимые распоряжения прежде, чем засну…
Али Хассан покинул Зейнаб и направился прямиком к обиталищу Иниги. Она была одна.
— На четвереньки! — пролаял он, а когда она подчинилась, то примостился сзади на коленях и мощным движением овладел ею. Она дернулась, но это его совершенно не взволновало. Он страстно двигался взад-вперед, закрыв глаза и воображая себе Зейнаб… Пальцы его сжимали нежные бедра, оставляя ссадины — озверевший самец не прекращал толчков, покуда поток спермы не извергся из него… Он выдохнул, удовлетворенный, и поднялся, оправляя одежды. Потом рывком заставил ее встать.
