Николь Фосселер - По ту сторону Нила
«Моя жена, – думал Стивен. – В горе и в радости, в болезни и в здравии». Он был благодарен Бекки за заботу и веселость, которой она наполняла его дни, и за тепло, которое она давала ему ночами. И все же он питал к ней нечто большее. Любовь? Он давно уже перестал ломать над этим голову.
Стивен обнял Бекки за шею, привлек к себе и поцеловал в губы, пахнувшие спелыми грушами. Сначала он прикоснулся к ним ртом, но потом впивался все крепче, пока она не застонала и не отстранила его, освобождая проход и открывая дверь.
В лицо дохнуло морозом, закололо пальцы. Стивен остановился, чтобы надеть перчатки, а потом покатил по только что очищенной от снега дорожке по направлению к скамье, выпуская изо рта плотные облачка пара. Услышав скрип колес, полковник приосанился и поднял глаза к дубовым кронам, а его сын, остановив инвалидное кресло возле скамейки, снял перчатки и полез в карман за сигаретами.
– Как это все-таки паршиво, постоянно зависеть от чьей-то помощи, – сказал Стивен, зажигая сигарету и выпуская изо рта струйку дыма.
Это прозвучало резче, чем хотел Стивен, почти грубо. Но полковник как будто не замечал, что сын бранится и курит в его присутствии.
Некоторое время они сидели молча. Наконец сэр Уильям тихо сказал:
– Я очень виноват перед тобой. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Его голос походил на шорох опавших листьев.
Стивен сощурил глаза, не только от табачного дыма, но и от навернувшихся слез. Он долго ждал этих слов, и они тронули его, хотя теперь уже значили не так много. Просто Стивен знал, как тяжело они дались отцу.
– Собственно, прощать особенно нечего, – грубовато ответил он. – Я пришел к выводу, что твоей вины в том, что со мной случилось, нет. Это был несчастный случай, не более. Нечто подобное могло бы произойти со мной на охоте или на дороге. Тем не менее… – Стивен посмотрел на тлеющий кончик сигареты. – Тем не менее я жив, а Саймон и Джереми, которые пошли в армию по своей воле, не вернулись домой. Учитывая то, как сложились дальнейшие обстоятельства, я могу считать себя счастливчиком.
Стивен вздохнул и отвернул лицо, утирая перчаткой слезы. Потом искоса взглянул на отца:
– Пойдем в дом, пока ты совсем не окоченел.
Полковник кивнул и попытался встать. Понаблюдав со стороны за его усилиями, Стивен отбросил окурок в снег и подъехал к скамейке, чтобы сэр Уильям смог опереться на подлокотник его кресла.
– Как насчет партии в шахматы, отец?
45
– До Омдурмана еще два дня пути, – сказал Аббас, поднимаясь с земли.
Он развел небольшой костерок из сухих веток, которые по-домашнему потрескивали и шипели в красных язычках пламени. На мгновенье их маленький лагерь напомнил Грейс уютную комнатку с камином, отгороженную от бескрайних просторов песка надежными стенами верблюжьих спин. Аббас запустил руки в полупустой мешок из тех, что были навалены перед животными, и протянул верблюду две горсти зерна. Тот пожевал губами и, ткнувшись мордой в ладони хозяина, принялся старательно перемалывать пищу мощными, как жернова, зубами.
– Мы выкрасим тебе брови сажей, – сказал Аббас. – Так ты будешь меньше походить на белую, по крайней мере, издали.
Грейс кивнула. Она давно уже не видела себя в зеркало, но, глядя на свои медного цвета руки, могла предположить, что сильно загорела.
– Волосы прикрывай в любом случае, – продолжал наставлять Аббас. – Смотри в землю, никогда не заговаривай первая и не отходи от меня ни на шаг. – Встретив ее удивленный взгляд, Аббас опустил глаза и вытер о халат руки. – Ни у кого не должно возникнуть и подозрения, что ты чужая. А для женщин у Халифы существуют строгие правила.
Грейс подавила беспокойство, которое охватывало ее каждый раз, когда заговаривали об Омдурмане. Она доела ячменную похлебку из выдолбленной тыквы, насухо вытерла импровизированную тарелку кончиком своего балахона и поставила на землю. Аббас не взял с собой настоящей посуды. Ничего лишнего, все в этом походе было продумано до мелочей. Грейс села, обхватив руками колени.
– Откуда ты так хорошо знаешь английский?
– Дела, – отвечал Аббас, приступая к кормлению следующего верблюда.
– Какие дела?
Он коротко взглянул на нее через плечо, блеснув белозубой улыбкой:
– Хорошие дела.
Грейс улыбнулась, встала и поправила штаны, которые вечно сползали под балахоном. Она подошла к Аббасу и осторожно погладила по шее верблюда. Со временем она потеряла всякий страх перед этими своевольными, иногда вспыльчивыми животными и стала относиться к ним с тем же уважением, что и Аббас.
– Ты мусульманин?
– Конечно. – В его голосе звучало удивление.
– Но я никогда не видела, чтобы ты молился.
Он усмехнулся.
– Когда я молюсь, ты еще спишь. Или уже спишь.
Грейс вспомнила каирские минареты и голоса муэдзинов.
– Не пять раз в день? – спросила она.
Аббас махнул рукой.
– Только не в дороге. Аллах поймет меня.
Грейс в задумчивости прикусила нижнюю губу.
– Но… если ты родом из Судана…
Она не могла подобрать подходящие слова. Аббас все медленнее водил ладонью по жесткой шкуре верблюда.
– Ты хочешь знать, как я отношусь к махдии?
(Махдия – так называли в Судане власть махди и его наследников.)
Грейс кивнула.
Драгоман замолчал. В красноватом свете костра его черты казались высеченными в массивном черепе.
– Быть может, Махди – святой человек, – наконец произнес он. – А может, и Халифа святой. Я не разбираюсь в таких вещах. Я всего лишь торговец, который много видел и слышал. Странник, у которого есть время думать. – В его голосе звучали гневные нотки, хотя говорил Аббас негромко и не спеша, словно отыскивая в памяти подходящие английские слова, которым гортанный арабский акцент придавал жесткости. – Их царствование ужасно, и власть Халифы ужаснее, чем власть Махди. Они не только против белых и египтян. Они против людей. – Он кивнул головой куда-то в сторону пустыни. – Халифа убивает и мучает всех, кого пожелает. Говорят, он держит в гареме детей пяти-шести лет, мальчиков и девочек. Через два года он дарит их своим шейхам или велит убивать.
Грейс невольно ахнула. Она не была склонна принимать слова драгомана за чистую монету: уж очень они отдавали страшной восточной сказкой. Однако тон Аббаса оставлял мало места сомнениям. Грейс презрительно скривила рот.
– Быть может, он действительно святой человек, – продолжал драгоман, – но мне не хотелось бы в это верить. Махди обещал людям свободу, Халифа поработил их. Аллах и Его пророк не любят рабства.
Он замолчал, и Грейс почувствовала, как все вокруг на мгновенье провалилось в гнетущую тишину. Аббас насторожился, вслушиваясь в ночь, а потом до Грейс донесся отдаленный гул, который становился все ближе, и земля под ними будто задрожала.
