Жаклин Монсиньи - Флорис. «Красавица из Луизианы»
— Не пугайтесь, мадемуазель. У вас просто был небольшой приступ морской болезни, которую мы называем «корабельной лихорадкой». Такое случается почти с каждым, кто не привык к качке. Но вы быстро преодолеете болезнь, мадемуазель. И не стыдитесь того, что с вами произошло, вы ведь, наверное, знаете: знаменитый Цицерон предпочел поскорее предстать перед палачом, чем долее сносить морскую болезнь!
«Господи! Он, кроме всего прочего, еще и претенциозен!» — подумала Батистина, искоса посматривая на Легалика, — она и слыхом не слыхивала про какого-то там Цицерона. Она почти с ненавистью посмотрела на помощника капитана и уже собиралась сказать ему какую-нибудь дерзость, а то и просто выставить из каюты, но тут ее носика достиг восхитительный запах. Батистина, сохраняя достоинство, отвернулась, украдкой сунула кончик пальца в чашку с бульоном и осторожно лизнула. Да, бульон был просто великолепен! Тогда она решила попробовать все, что принес Легалик, и принялась уписывать за обе щеки, совершенно не заботясь о том, какое впечатление ее обжорство произведет на гостя. — Присутствие Легалика так мало волновало ее, что она даже не предложила ему сесть.
Легалик, похоже, нисколько не был смущен подобным нелюбезным приемом. Он стоял рядом с Батистиной, скрестив руки на груди, большой, крепкий, надежный, улыбчивый.
— Я положил вам хороший кусочек соленой говядины с оливками, парочку гранатов и налил немного мальвазии Выпейте-ка несколько глотков, это пойдет вам на пользу! — посоветовал он, не трогаясь с места и с удовольствием гладя, как Батистина облизывает пальчики Если бы Жорж-Альбер был в состоянии услышать слова помощника, он бы зааплодировал столь мудрому совету.
— Я долго была больна, сударь? — промычала Батистина с набитым ртом.
— Три дня и три ночи, мадемуазель!
— Вот как! А который сейчас час?
— Недавно пробило полночь, мадемуазель. Ветер стих, и наш караван почти не движется. И я подумал, что вам полегчает.
Батистина даже не соизволила улыбнуться в ответ.
— Несомненно, я обязана господину Вейлю, нашему многоуважаемому хирургу, тем, что за мной так заботливо ухаживали? — как бы между прочим спросила девушка, поглощая аппетитный кусок говядины.
— Нет, мадемуазель. Господин Вейль, господин д’Обинье и ваш обожаемый Жорж-Альбер находились в еще более плачевном состоянии, чем вы, на борту нет горничной, и ваш покорный слуга имел честь заботиться о вас все это время, — поклонился Легалик.
У Батистины от изумления отвисла челюсть. Ее поразили две совершенно очевидные вещи: этот бретонец раздел ее донага, а те самые опытные и нежные руки, которые дарили ей облегчение, оказались его руками! Теперь он знает все ее тело! Быть может, он даже воспользовался ее положением? Легалик стойко выдержал подозрительный взгляд Батистины.
— Ну уж это слишком! Кому же доверять, спрашивается! — воскликнула девушка, решив продемонстрировать свое возмущение.
— Ах, мадемуазель! Моряк в плавании почти никогда не ощущает себя настоящим мужчиной! Даже если его взору и открывается самый чудесный вид в мире! Он должен дождаться возвращения на берег и в порту вновь стать полноценным человеком, со всеми страстями, свойственными его полу! — насмешливо бросил Легалик, поворачиваясь спиной к Батистине и явно собираясь покинуть каюту.
Батистина понимала: ей следовало бы рассердиться в ответ на столь явную наглость, но ей были свойственны резкие перемены настроения. Она посмотрела на широченные плечи и мощный затылок Легалика. В каюте колокольчиком зазвенел девичий смех. Жорж-Альбер заворочался на подушке и недовольно заворчал.
— Тише! Умоляю вас, тише, мадемуазель! Два других пассажира спят в соседней каюте! — прошептал Легалик, поднося палец к губам.
Он сделал шаг назад, не зная, как вести себя с Батистиной. Поведение этой юной кокетки привело в замешательство бравого моряка. А наша героиня была в восторге, видя его смущение.
«Он так похож на Жеодара, в особенности когда его начинаешь отчитывать!» — подумала Батистина, пристально следя за тем, как постепенно багровеет симпатичная квадратная физиономия Легалика.
— Боже мой! Это ужасно! Я совсем о нем забыла! — воскликнула она, хватаясь за щеки.
— Вам опять стало плохо, мадемуазель? — встревоженно спросил Легалик и приблизился к девушке, чтобы принять у нее с колен поднос с остатками пищи.
Батистина с вытаращенными от ужаса глазами принялась причитать.
— Как я могла! Это так дурно с моей стороны! Забыть о бедняге Жеодаре! А ведь он, наверное, до сих пор ждет меня! — вздыхала она, искренне опечаленная своим поступком, казавшимся ей верхом неприличия и неблагодарности. Она судорожно сжимала в кулачке край простыни. Легалик огорченно покачал головой — он подумал, что проклятая лихорадка опять одолевает девушку. А та все никак не могла взять и толк, почему она, гонимая желанием поскорее скрыться от короля и Флориса, даже не подумала искать убежища у жениха, который мог бы оказать ей помощь и спасти ее.
Легалик положил руку Батистине на лоб — вопреки всем опасениям, лоб был холодный. Легалик пощупал у девушки пульс, и сердце ее зачастило при прикосновении мужской руки…
Батистине вдруг неодолимо захотелось, чтобы руки, нежившие ее во время болезни, любовно коснулись ее тела сейчас. Молодой помощник капитана задул свечу в ночничке, чтобы юная путешественница могла наконец уснуть, но та вдруг схватила внушавшую ей доверие руку и прижала к груди. Батистина загадочно улыбалась в ночи. Она была твердо уверена, что сможет отомстить за себя единственно доступным слабому полу способом! Будучи еще совершенно неопытной, Батистина внезапно осознала, что именно отдаваясь другим мужчинам, она и сможет отомстить ненавистному Флорису! Она издала звонкий, хрустальный смешок, перешедший в тихий стон.
— Ах, я так плохо себя чувствую! Господин Легалик, останьтесь еще ненадолго! — вздыхала и охала маленькая притворщица. Она откровенно забавлялась и ломала комедию, как многоопытная интриганка. Она смотрела сквозь опущенные ресницы на силуэт Легалика, вырисовывавшийся на фоне окна, через которое в каюту потоком лился лунный свет. Вдруг Батистина задрожала с головы до пят: уже знакомый ей жар разгорался во всем ее теле. Разумеется, Легалик был сделан не из камня и не из дерева, чтобы спокойно созерцать столь соблазнительное зрелище, какое представляла собой эта дразнившая его девчонка. Он склонился над Батистиной, а затем робко и нерешительно присел на краешек постели. Кокетка с восторгом отмстила про себя, что дыхание у него участилось и сделалось прерывистым.
