Мэри Гилганнон - Мечта Дракона
Отбросив неприятные мысли, она пошла быстрее. Вдруг прямо из-под ног выпорхнула пичуга; испустив отчаянный крик и теряя перья, перепуганный зуек умчался в чащу, а Рианнон от неожиданности вздрогнула и остановилась. Она снова тряхнула головой, удивляясь своему испугу. Ведь здесь, в королевских угодьях, совсем безопасно, даже сам Мэлгон согласился с этим. Он сказал, что она может гулять одна по лесу, если только обещает не слишком удаляться от Диганви. Он добавил, что не считает возможным ограничивать ее свободу. Король прекрасно знал, что нельзя заключить вольную душу Рианнон в тесные стены крепости. Как, впрочем, и его душу тоже. И потому он часто отправлялся вместе с женой на конные прогулки, не меньше, чем она сама, наслаждаясь вольным воздухом леса или побережья.
Но сегодня Мэлгон спозаранку отправился в путь, чтобы наведаться в удел Кинана. «Пора уже, – сказал он себе, – объехать всех своих подданных. Надо успеть, пока тепло и сухо». Рианнон тоже было позволено иногда выезжать вместе с королем, но ей пора было привыкать к тому, что придется оставаться на неделю-другую в одиночестве. Она печально улыбнулась, подумав о том, что такова судьба королевы: даже теперь, полностью завоевав сердце мужа, приходится делить его душу с Гвинеддом.
Рианнон снова коснулась живота. Если только предчувствия не врут, то следующим летом она будет слишком занята иными заботами, чтобы чересчур скучать по Мэлгону. Она уже чувствовала по утрам легкое недомогание и головокружение, когда резко вставала с постели. Если продержится хорошая погода, надо будет навестить Арианрод и спросить ее совета: как питаться и какие травы пить, чтобы ребенок был крепким и здоровым.
Подумав о целительных травах, Рианнон вдруг заметила под кустом ландыши. Она достала из-за пояса нож и склонилась, чтобы срезать их. Из этих нежных благоухающих цветков получается прекрасное лекарство от нервных расстройств, головной боли и еще от подагры. Их можно увидеть только ранней весной. Королева положила душистые бубенчики в котомку, притороченную к поясу, потом пристегнула нож и продолжила свой путь. Ей нравилось помогать людям хитроумными настойками и отварами. Радушный прием, оказанный вернувшейся королеве населением Диганви, глубоко тронул ее. Ни один не бросил упрека за то, что она заставила короля страдать всю зиму, и, казалось, все искренне радовались счастью царственных супругов.
Успокоившаяся Гвеназет тоже вернулась и снова взялась за свои старые обязанности. Она по-прежнему ворчала и жаловалась на усталость, и слуги старались не попадаться ей под горячую руку. Однако за этой ворчливостью скрывалось удовлетворение тем, что все наконец уладилось в семье Мэлгона.
Рианнон вспомнила, как обрадовалась ее поверенная, узнав о ребенке. Казалось, сама она взволновалась не меньше будущей матери. Гвеназет заявила, что надеется на рождение девочки. Сама родив для войска Мэлгона четверых воинов, она считала справедливым, если первым ребенком королевы будет дочь. Рианнон же рассмеялась и сказала, что ей в конечном итоге все равно.
В кустах раздался посторонний шорох, и королева насторожилась. Леденящий ужас сжал ее сердце. И хотя солнечный свет все так же лился сквозь отягощенные почками ветви, а сладкие ароматы цветов и трав разносились по ветру, но во всей этой умиротворенности Рианнон почуяла опасность.
Она повернула к дому, напряженно прислушиваясь. Однако слышала лишь привычное щебетание птиц и вечную песнь ветра. Но все равно по спине ее пробегали мурашки. Рианнон чудилось, что за нею наблюдают чьи-то недобрые глаза, и то не были глаза лесных животных. Она остановилась, огляделась, с настороженностью дикой оленихи всматриваясь в пестрый от игры света и теней лес, и вдруг вздрогнула всем телом, услышав за своей спиной человеческий голос:
– Похоже, ты немного отвыкла от лесной жизни, Рианнон. Прежде при первом шорохе ты бы умчалась в чащу, как дикая косуля.
Глаза королевы расширились, едва она признала этот голос. Увидев же человека, которому он принадлежал, она прошептала: «Алевенон», – и замерла.
Ухмыляясь, жрец вышел на тропинку. Со времени их последней встречи чародей несколько изменился. Жирные каштановые волосы и борода слегка поседели, на загорелом лице еще резче обозначились линии морщин, но серые глаза смотрели как прежде, – холодные и непроницаемые, они не выдавали мыслей Алевенона, не позволяли заподозрить его в коварстве. И это был едва ли не самый потрясающий его трюк. Рианнон не встречала другого такого человека, способного столь же складно и убедительно лгать.
– Ты удивлена моим появлением. Ты думала, я умер?
Рианнон покачала головой и с трудом проговорила:
– Что ты здесь делаешь?
– Я только хотел нанести визит вежливости великому королю Мэлгону. Возможно, ему пригодится бард, который способен сочинить несколько песен в его честь.
– У Мэлгона есть бард, – ответила Рианнон. – И даже двое. Талиесин и Анеурин – самые лучшие поэты Британии, они славятся своими мелодичными голосами и правдивыми сказаниями.
Алевенон пожал плечами:
– Что ж такого, ведь король может устать от них. Я уверен, что Мэлгон просто еще не слышал моих песен, а ведь я отменно умею славословить.
Рианнон с усилием подавила дурноту.
– Мэлгон не станет с тобой говорить, – заявила она.
Глаза Алевенона превратились в воплощение невинности.
– Почему бы нет? Может, ты рассказала ему правду? Он хоть знал, собираясь впервые овладеть своей невестой, что она порочна? Надеюсь, ты подробно поведала ему, как я ощупывал тебя своими руками, как осквернил твое костлявое тело? – Алевенон приблизился еще на несколько шагов. Глаза его сверкали, маска простодушия сползла с лица. – Сомневаюсь, что он снова захочет тебя после того, как узнает обо всем до тонкостей. Кто согласится наслаждаться чахлым плодом, понимая к тому же, что он надкушен?
Рианнон тряхнула волосами. Она не станет это слушать, эти слова – ложь. Мэлгон и без того знал, что она не девственницей пришла на брачное ложе. Но ему было все равно. Теперь – тем более. Он любит ее.
– О, – осклабился Алевенон. – Да я вижу, что ты так и не посмела рассказать обо мне своему мужу. Ты побоялась того, что он может подумать. Так вот, теперь я скажу ему, что ты лжешь о насилии, и в красках распишу, как ты наслаждалась моими прикосновениями. Пусть он выгонит меня, зато сомнения будут точить его душу до конца дней.
Голос Алевенона стал «шелковистым», он придвинулся еще ближе и протянул руку, словно пытаясь погладить ее по щеке. Рианнон оцепенела. Казалось, ноги отказываются ей повиноваться. Она в ужасе смотрела, как смуглые грязные пальцы обхватывают ее правое запястье.
